Он снова достаточно долго молчал. А потом сказал:

— Да.

Сандра обычно останавливалась в отелях. Они почти никогда неоставалась у него дома. Просто не любила. После того как он обнаружил ведущеесяза ним наблюдение, то даже обрадовался подобной ее щепетильности.

— Что именно? — спросила она.

— У меня неприятности.

— Я могу чем-то помочь?

Он остановил машину. Уткнулся лицом в руль, прошептал:

— Нет.

Она молчала, чувствуя его состояние. Потом осторожноположила руку на его плечо. — Что происходит, Кемаль? Я ничего не понимаю.После этого телефонного звонка ты стал совсем другим. Что-нибудь с Марком?

— И с ним тоже, — сумел сказать он.

— Они попали в аварию? — испугалась Сандра. Онповернул голову.

— Сандра, — тихо прошептал он, — почему мы стобой не поженились? Она явно смутилась.

— Ты делаешь мне предложение?

— Я просто спрашиваю.

— У тебя появилась странная манера спрашивать.

— Да, — он смотрел на нее, словно стараясьзапомнить этот образ на всю оставшуюся жизнь.

— Я никогда об этом не думала, — призналасьСандра, — у нас слишком сложная жизнь. У каждого своя.

— Все верно, — угрюмо сказал он.

— Как ты мне сегодня не нравишься. Ты никогда таким небыл, — пожала плечами женщина.

Он осторожно взял ее руку, поднес к губам ладонь, вдыхаязнакомый аромат ее тела. Осторожно поцеловал пальцы. Медленно, по очередикаждый. И замер, прижимая руку к губам и закрыв глаза.

— Мне нужно лететь в Европу, — сказал он.

— Ты не хочешь больше со мной встречаться? — вдругспросила она, чутко уловив в его поцелуях какой-то прощальный надрыв. Он дажеиспугался.

— Не говори так, — мягко попросил он, — этосовсем другое.

Она наклонила голову к его волосам.

— У тебя появилась седина, — сказала осторожно.

— Уже давно.

— Я тебя люблю, — вдруг произнесла она, — неуезжай надолго, Кемаль. Я тебя очень люблю.

Он закрыл глаза, с трудом сдерживаясь. Он ведь знал, чтокогда-нибудь этот момент наступит. Обязательно наступит, его отзовут. Но жилтак, словно не помнил об этом дне. По какому-то дьявольскому наваждению вызовпришел как раз в тот момент, когда он был с любимой женщиной. И это было самоетрудное в его расставании. Сандра и Марк. Два человека, которых он никогдаболее не увидит.

Это было не правдоподобно, невозможно, страшно, глупо. Ноэто была реальность.

Никогда больше офицер ПГУ КГБ, советский разведчик-нелегал,не сумеет въехать в Америку, никто и никогда больше не даст ему визу ни в США,ни в Канаду.

Возможно, для него закроют границы и в другие европейскиестраны. А сыну никогда не разрешат с ним увидеться. Да и американскийконгрессмен от штата Луизиана Сандра Лурье не станет прилетать к бывшемушпиону. Это был конец. И от сознания этого конца делалось еще больнее, словноиспытания, выпавшие на его долю, никогда не должны были кончиться.

Он не сказал Сандре в ответ, что любит ее. Женщина впервыепризналась ему в любви, он не ответил взаимностью. Он просто сидел и молчал. Иона вдруг поняла, что теряет его. Она не знала причин, не понимала мотивов,которыми руководствовался любимый человек, но своим звериным женским чутьем оначувствовала, что теряет его навсегда. Словно в ней проснулся тот самый зовмиллионов оставленных самок, теряющих своих самцов и дико воющих в ночи отстраха и ужаса остаться в одиночестве. Может, в каждой женщине глубоко сидитэтот атавизм, ибо самка, оставшаяся одна, погибала, не способная квоспроизводству и выживанию. Так было миллионы лет, и эта масса времени давилана женские гены, постоянно напоминала о себе, заставляя каждую родившуюся женщинумучительно искать свою пару, и, лишь найдя ее, чувствовать, как она выполняетосновной завет жизни. Даже рождение детей не давало женщине-самке того покоя,на который она рассчитывала. Некоторые считали, что так предначертал Бог,выгнавший дама и Еву из рая. Некоторые считали, что виноваты наши хромосомы. Анекоторые просто полагали, что, кроме животных инстинктов, у человека естьдуша, способная к состраданию и переживанию. И это самое большое чудо Вселеннойизменило в конце концов мир, сделав человека венцом творения природы иливечного разума.

— Ты ничего не хочешь мне объяснить? — спросилаСандра.

Он вдруг вспомнил, как десятки талантливыхразведчиков-нелегалов возвращались на родину. Они оставляли за «стальнымзанавесом» не только часть своей жизни. Они оставляли любимую работу, любимыйобраз жизни, любимый дом и, конечно, любимых женщин. Может, поэтому нелегалытак быстро спивались, в конце концов тихо угасая. Или женились по несколькораз, словно пытаясь обмануть природу и найти оставленный однажды идеал. Он зналисторию многих известных разведчиков, но это знание приносило лишь печаль. Ибоничего изменить было нельзя. И остаться он не имел права ни при какихобстоятельствах. Да ему бы и не разрешили остаться. Был, правда, и другойвыбор. Остаться на Западе, перейти на сторону американцев, стать предателем,как делали это до него Шевченко и Понятовский, Гордиевский и Резун, десяткидругих малодушных и подлых.

Некоторые даже не выезжали на Запад, предпочитая становитьсяподлецами в собственной стране. Но этот путь был не для Юджина. Очевидно,подлецом нельзя стать в результате каких-то внешних условий. Им нужно родиться.Сидя сегодня в автомобиле, он еще не знал, что уже через несколько месяцев небудет той страны, которая его отзывает, и той партии, членом которой он был. Небудет идеологии, во имя которой он работал. Не будет организации, пославшей егона Запад. А еще через некоторое время предатели Гордиевский и Резун станутсамыми популярными авторами в его бывшей стране, объясняя миллионам своих бывшихсоотечественников, что предательство собственной страны можно как-то оправдать,что измену своим родным и близким можно простить, а собственную подлость ипредательство превратить из морального поражения в успех всей жизни. Юджинничего этого не знал.

Он сидел в своем автомобиле, положив голову на руль, ичувствовал, как ласковые руки Сандры касаются его плеча. Он понимал, что нужночто-то сказать, попытаться объяснить, помочь женщине преодолеть это состояниерастерянности и ужаса перед неведомым. Но он молчал. И молчание становилось скаждой минутой все страшнее и страшнее. Словно сама жизнь по капле выходила изних. А вместе с жизнью уходила и любовь.

— Если хочешь, — вдруг сказала она, я полечу стобой в Европу.

Он стиснул зубы. Если сейчас он что-нибудь скажет, все будеткончено.

Он должен будет что-то объяснять. А ничего объяснитьневозможно. И не нужно.