Справедливости ради стоит отметить, что у некоторыхкатегорий людей душа давно атрофировалась и просто не способна на настоящеечувство, встречающееся как истинная ценность очень редко и не у всех.

Смятые простыни и лежавшая на кровати Сандра — он постаралсязапомнить все это, виденное им много раз и ставшее для него таким близким иродным.

— Кемаль, — позвала она, словно он был где-тодалеко.

Он взглянул ей в глаза: ее лицо было близко.

— В последнее время мне бывает страшно, —призналась она.

— Почему?

— Мне кажется, мы скоро расстанемся.

— Ты с ума сошла.

— Не знаю, у меня такое предчувствие.

— У тебя сегодня какое-то непонятное настроение.

— Да, наверное, — согласилась она.

— Что-нибудь случилось?

— Нет, просто у меня плохое предчувствие. У тебя никогонет, Кемаль?

— Подходящее время для сцены ревности, — прошепталон.

— Я серьезно.

— С чего ты взяла?

— Когда мы встречались раньше, я чувствовала в тебекакую-то недосказанность… И это меня даже радовало. Ты всегда был немногосдержан. Но с годами я начала чувствовать, что тебя что-то мучает. Это была неМарта, в этом я уверена. И, может, даже не женщина. Это нечто другое,субъективное, чему я не могу найти нормального объяснения. Но оно всегда втебе. Оно всегда присутствует рядом с тобой.

Он молчал. Что нужно говорить в таких случаях любимойженщине, он просто не знал. Молчание было долгим. Лгать не хотелось, а говоритьправду было нельзя.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — наконецспросила она. Он снова молчал. Только вместо ответа потянул ее к себе. И былдолгий поцелуй.

— Ответ достаточно убедительный, — сказала она,чуть отдышавшись, — я снимаю свои вопросы.

Через полчаса они сидели в ресторане, и он попросилметрдотеля соединить его с офисом, справиться, нет ли последних известий опродаже никеля.

Метрдотель принес телефон, и Кемаль попросил своегосекретаря сообщить последние новости. Девушка добросовестно перечислила всетелефонные звонки. Он уже собирался повесить трубку, когда секретарь вдругсказала:

— Звонил из Нью-Йорка мистер Льюис. Он просил передать,что вам нужно обратить внимание на последние котировки акций «Дженерал моторе».Кажется, там идет понижение курса. Он просил также передать, что дело требуетвашего личного присутствия.

— Как он сказал? — не поверил Кемаль. Этого простоне могло быть.

— Дело требует вашего личного присутствия. Мистер Льюиспросил, чтобы я записала его слова и в точности передала вам. — Кемальзакрыл глаза. Это была фраза, которую он ждал и которой боялся все годы,проведенные в Америке. Это был сигнал к возвращению. Он открыл глаза.

Сидевшая напротив Сандра смотрела на него как-то особеннопечально, словно догадалась, что именно ему сейчас сказали.

В это утро Уильям Тернер твердо решил переиграть сотрудниковКГБ, следующих за ними по пятам. Он не разрешил Томасу Райту устраиватьпроверку в машине на предмет выявления подслушивающих устройств советскойразведки. Утром, усевшись на сиденье автомобиля, он громко сказал Томасу:

— Сегодня мы наконец все узнаем. Уже посвященный вдетали предстоящей операции, тот громко спросил:

— Куда мы сегодня поедем?

?? Еще раз в институт, чтобы проверить все на месте. Апосле обеда еще раз все проверим в больнице. У меня ведь медицинскаяпрактика, — отчаянно врал Тернер, — и я сразу смогу установить порентгеновским снимкам Кемаля Аслана, какую именно травму он получил. До своейработы в ЦРУ я три года работал санитаром в больнице и могу читать такиеснимки. Попросим у Бонева в больнице снимки Кемаля Аслана. Если окажется, чтоих нет, то все будет ясно.

— Тогда конечно, — так же громко согласился Томас.

План Тернера был довольно простым.

Он понял, что за ними не только наблюдают, но и прослушиваютих разговоры. Для таких мероприятий никогда не посылали аналитиков, у тех и безтого хватало работы. Для наблюдения за американцами в Болгарию наверняка былинаправлены агенты из специальных управлений, умеющие принимать быстрые решенияв экстремальных ситуациях и незаметно вести свои «объекты».

Быстрота их реакции была проявлена два дня назад вечером,когда Тернер и Райт возвращались из своей поездки. Подобная реакциясвидетельствовала о большом профессионализме, с одной стороны, и полномотсутствии в группе аналитиков, которые просто не допустили бы подобногопрямолинейного развития событий, — с другой.

И теперь аналитик Тернер строил на этом весь свой план.Сотрудники КГБ должны были услышать его вызов. Они просто обязаны согласитьсяна его ознакомление с рентгеновскими снимками. А так как времени у них почтинет, то им придется показать действительные снимки в расчете на то, чтоамериканцам не разрешат их унести с собой. Тернер не сомневался, что советскаяразведка давно уничтожила все следы Кемаля Аслана, и этим пробным шаромпреследовал определенную цель. Если в больнице им покажут снимки другогочеловека с характерными повреждениями черепа, то это будет лучшимдоказательством того, что Кемаль Аслан был нелегалом, офицером КГБ, посланнымвместо подлинного турка в Америку.

Но если там настоящие снимки самого Кемаля Аслана — этобудет означать, что работавший теперь в Канаде глава крупнейшейамерикано-канадской корпорации был завербован советской разведкой еще в молодыегоды и теперь просто отрабатывал данное в молодости слово.

Как и полагается, в институте они провели еще пять часов итолько после этого поехали обедать. Томас обратил внимание на отсутствие второймашины сотрудников КГБ. Очевидно, они срочно искали досье Кемаля Аслана вбольнице.

Ровно в три часа, после неспешного обеда, Тернер и Райтвышли из посольства, чтобы ехать в больницу. Перед тем как идти за своимавтомобилем, Томас спросил у Тернера:

— Думаешь, они клюнут?

— Обязательно. У них мало времени, и они все времябоятся, что мы сумеем найти настоящую фотографию Кемаля Аслана или выйти насвидетелей, знавших его в молодости. Представляешь, под каким нервнымпрессингом они работают?

— Довольно убедительно, — согласился Райт, —когда ты мне разрешишь проверить нашу машину?

— Никогда, — серьезно ответил Тернер.

— Не понял, — остановился на полпути Томас,оборачиваясь к Уильяму, — как это понимать?

— Нам не нужно, чтобы они все поняли. Их «клопы» найдутпозднее, после нашего отъезда. Ты меня понимаешь?