Вообще-то мои имя и фамилия упоминаются в твитах только дважды, но и без этого ясно, что речь в каждом посте идет именно обо мне. В каждом посте, начиная с семи утра и вплоть до настоящего момента, меня склоняют, стыдят, унижают и оскорбляют мои ровесники. Впечатление от их комментариев такое, будто рвать ближнего на куски – их любимое занятие, доставляющее им истинный садистский восторг. Они так радуются, что не стали мишенью и не попали под огонь, ведь смеяться над кем-то куда приятнее, чем быть осмеянным. Хуже всего то, что большинство этих людей всю прошлую неделю разговаривали со мной в школьных коридорах. Мы вместе веселились и шутили на вечеринке у Мэдисон Роуми. Сидели рядом на ланче в столовой. Теперь-то ясно, что я никогда им не нравилась, что их мнение обо мне уже сложилось, но им недоставало храбрости или не было возможности выразить это мнение. Теперь, когда ситуация изменилась, они осмелели и запели в один голос с другими. Обычно я и сама такая и участвую в этом хоре, но сейчас все воспринимается иначе.

Да, я хотела внимания, но только не такого. Я закрываю доступ к аккаунту и убираю макбук. Какая несправедливость. Слезы бегут и бегут по щекам. Но за слезами кристаллизуется решимость. Сейчас как никогда раньше я жажду мести. Ни в одном посте мне не встретилось его имя. Ни одного намека на Харрисона. Но это я тоже знала. Знала еще утром, что стрелы полетят только в меня. Харрисону не надо беспокоиться о том, что кто-то станет донимать его в соцсетях, а его социальный статус будет разорван в клочья, но есть кое-что еще, из-за чего у него могут возникнуть проблемы.

Это мы, Кай и я.

В школу я просыпаю. Признаюсь, намеренно. Не могу представить, как снова пойду по тем же коридорам. А ведь еще вчера я шла по ним в блаженном неведении, не догадываясь, что все вокруг уже получили злосчастное видео на свои телефоны. Вот дура.

Но сообщение Чайне я все же отправила. Написала, чтобы не заезжала за мной утром, и пообещала быть в школе к полудню. Как бы я себя ни чувствовала, как бы ни боялась встречи с одноклассниками, подводить Чайну с ланчем нельзя. В кафетерии у нас свой столик, за которым мы сидим обычно с несколькими друзьями, но Чайна более замкнутая и менее общительная, чем я, и предпочитает держаться в тени, а если я не появлюсь, может запаниковать. Вот почему я должна быть там сегодня. Ради подруги.

Вторая пара близится к концу, когда я подъезжаю к нашему кампусу. Но не на Зеленом Рыжике, о нет! Сегодня папа поехал на нем на работу, так что мне пришлось импровизировать. Прибываю на велосипеде Кая. Чувствую себя немного неловко, но это смущение не идет ни в какое сравнение с унижением от секс-видео. Вообще-то после такого позора испытываешь даже что-то вроде облегчения – тебе уже наплевать, что будет дальше, потому что, как говорится, ниже дна не упадешь.

По пути в школу останавливаюсь у хозяйственного магазина – купить замок для велосипеда, потому что в нашем кампусе за сохранность вещей никто не отвечает. Я сейчас – цель номер один для любителей грязных шуточек. Увидят, что прикатила на велосипеде, обязательно найдутся придурки, которые снимут цепь да забросят куда-нибудь в канаву просто так, мне назло. И тогда Кай меня убьет.

Поблизости, однако, никого нет. Я ставлю велик на свободное место, вешаю замок и пробегаю взглядом по другим, ищу велосипед Кая, но, увы, не помню, как он выглядит. Тот, на котором прикатила я, выкрашен в темно-синий цвет, а на колесах у него красная кайма. Велосипед отца Кая, по-моему, был в более мягких цветах. Стою в раздумье и в какой-то момент ловлю себя на том, что на самом-то деле пытаюсь вычислить, в школе Кай или нет.

Конечно, в школе. Почему нет? Для него это только лишь второй день. И, между прочим, я так и не узнала, почему он перевелся в нашу школу. Надо бы спросить, но мы же вроде бы условились не разговаривать при посторонних.

Звонок на ланч разносится эхом по пустынному школьному кампусу. Это и мне знак. Пора набраться смелости и переступить порог. Я делаю глубокий вдох… еще один… и направляюсь к двери. На мне мешковатые джинсы и худи, потому что если бы я появилась в обычном прикиде, народ сбежался бы, как к клеткам со зверьем в зоопарке в час кормления. Мой стиль – облегающие джинсы и топы с глубоким вырезом, и мне нравится, как я в них выгляжу, но, надев их сегодня, я привлекла бы к себе ненужное внимание, что определенно не пошло бы мне на пользу. Еще один пункт против Харрисона Бойда, заставившего меня изменить привычному стилю.

Шумный поток изливается из здания, и мне, чтобы попасть внутрь, приходится идти против течения. Стараюсь не реагировать на смешки и шуточки, хотя это не значит, что они не цепляют. Как ни старайся, как ни притворяйся, стрелы достигают цели.

Голову повыше, взгляд строго перед собой, губы плотно сжаты. Я не смотрю на затопившее коридор море лиц. Они все слились для меня в пестрое колышущееся пятно. Не хочу увидеть ни Харрисона, ни его дружков. Не хочу увидеть Кая, потому что сейчас он единственный, кроме Чайны, друг, и я боюсь, что, увидев его, не выдержу и побегу к нему. К тому же я пока не знаю, могу ли доверять ему. И помню, что он ясно дал понять: вместе нас видеть не должны.

Подходя к двери кафетерия, невольно сжимаю кулаки. Кафетерий – опасное место. Именно здесь взрываются открытым конфликтом назревавшие весь день споры; именно здесь решаются на кулаках разногласия, и здесь же свершается правосудие над теми, кто согрешил или нарушил неписаные правила школы.

Следом за двумя девочками-девятиклассницами прохожу на боксерский ринг, каким и является наш школьный кафетерий. Шум, звонкие голоса, переклички, веселый смех, суета с подносами. Я пробиваюсь сквозь толпу к своему столику, надеясь, что в этой круговерти меня никто не заметит. Но шум стихает, тон его меняется, и все взгляды обращаются ко мне. Но, конечно, одними взглядами они не довольствуются.

Не слышать, не вникать, отключиться – невозможно, и я вздрагиваю, но тут же замечаю Чайну и облегченно выдыхаю. Она одна, молча возит вилкой по тарелке, и это странно. Обычно за нашим столом полно народа, а если вдруг обнаруживается свободное место, что случается очень редко, оно сразу же притягивает какую-нибудь потерянную душу. Я подхожу ближе. Чайна поднимает голову, и ее лицо озаряется улыбкой.

– Ты здесь! – говорит она и, поднявшись из-за стола, заключает меня в крепкие объятия, которые, как я знаю, означают больше, чем просто выражение благодарности и признательности. В них любовь и поддержка, и они напоминают, что подруга здесь ради меня. Я тоже обнимаю Чайну, прижимаюсь лицом к ее косичкам, сдерживаю слезы. Иногда, глядя на нее, я вижу частички себя прежней. Счастливой, пылкой, преданной, жившей с надеждой на будущее. За последние пару лет я стала совсем другой, но тем не менее мы не разошлись. Понимаю, это наивно, но думаю – даже уверена, – что мы будем лучшими подругами до конца жизни.