произвел перегруппировку артиллерии.

Где разместились новые позиции? Что сделано для совершенствования инженерных сооружений? Несколько разведывательных групп получили задание выяснить это. Мне довелось принимать непосредственное участие в подготовке рейда разведчиков 19-й гвардейской стрелковой дивизии.

Гвардии старший сержант Ф. А. Болдырев, которому предстояло вести группу во вражеский тыл, сразу же понравился мне. Узколицый, жилистый, с открытым взглядом черных глаз, он производил впечатление волевого умного человека. Здороваясь, я подал ему руку и сразу же ощутил на его ладони жесткие мозоли.

— Автоматом натерли? — спросил я.

— Это еще довоенные, — улыбнулся он. — Я ведь механиком в МТС был.

— В рейд хорошо подготовились?

— Солидно, товарищ подполковник. Местность изучили. На стыке подразделений наметили скрытный подход. Установили, что лучше всего начинать действия, когда фрицы ужинают. В этот час их меньше всего в окопах остается.

6 сентября, когда землю окутали сумерки, группа гвардии старшего сержанта Болдырева благополучно миновала передний край противника. Через несколько часов, передвигаясь в основном ползком, разведчики достигли района, где размещалась полковая артиллерия. На одном из холмов нашли заброшенную землянку, укрылись в ней. Затем Болдырев разделил всех на четыре подгруппы и организовал наблюдение, которое велось в течение всего дня. С наступлением темноты двинулись обратно, без каких-либо особых приключений возвратились в расположение наших войск.

Группе Болдырева удалось с исключительной точностью установить позиции, занятые артиллерией врага. Вскоре весь состав группы наградили орденами. И было за что! Попробуйте более суток оставаться незамеченным в непосредственной близости от врага, когда любое неосторожное движение может привести к катастрофе. Какая выдержка, какое мастерство нужны для того, чтобы выполнить поставленную задачу!

Возвращаясь в штаб армии, я заглянул в 373-ю стрелковую дивизию. Начальник разведки капитан А. Н. Герасимов доложил мне, что в ночь на 7 сентября младший сержант А. Добрыднев и рядовой Г. Рассадин вплавь переправились через реку Царевич, разведали огневые точки на ее правом берегу и захватили пленного.

Меня заинтересовало, каким же образом удалось доставить пленного. Вызвали Добрыднева. В землянку вошел русоволосый крепыш с наивным, по-детски простодушным взглядом. Окая по-волжски, он начал рассказывать:

— Поплыли мы через реку обратно. Пленного на себе везу. Да, видать, силенок не рассчитал. Чувствую, устал. На секунду выпустил фашиста, а он под воду. Едва ухватил за волосы, а он уже нахлебался, глаза выпучил, помирает. Пришлось возвращаться, откачивать. Потом к бревну привязали и как на поплавке доставили. Откуда же я знал, что он плавает, как топор?

И ни на мгновение не появилась у разведчика мысль попросту бросить пленного. Одна дума была у него: во что бы то ни стало доставить «языка»!

8 сентября меня вызвал новый командующий армией генерал-лейтенант Н. Э. Берзарин. У него в блиндаже находились член Военного совета генерал-майор В. Р. Бойко, начальник штаба генерал-майор П. Ф. Ильиных, начальник политотдела полковник Н. П. Петров, сменивший на этом посту полковника Дурдиневского, начальник оперативного отдела полковник М. И. Симиновский.

Я доложил командарму о группировке противника, его силах и возможностях. Отметил, что, по данным разведки, наиболее слабым звеном является 163-й полк 52-й пехотной дивизии гитлеровцев.

— На чем основываются такие выводы? — перебил меня командующий армией.

— Полк укомплектован молодыми солдатами, которые, по показаниям пленных, разбегаются при первом же артналете. Эти данные подтверждаются визуальным наблюдением.

— Хорошо. А что скажет начальник штаба?

— С выводами разведчиков согласен, — поднялся Павел Федосеевич Ильиных. — Считаю целесообразным главный удар нанести силами 84-го стрелкового корпуса. А чтобы дезинформировать противника, начнем на этом участке ложные инженерные работы оборонительного характера. А на левом крыле армии будем имитировать сосредоточение войск для наступления.

Смысл решения, которое было принято командармом, сводился к следующему: главный удар нанести на бересневско-духовщинском направлении в обход города Духовщина справа силами 84-го стрелкового корпуса.

Утро 14 сентября выдалось пасмурным, моросил мелкий дождик. И вдруг па 22 километрах фронта разом ударили орудия и минометы. В клубах черного дыма исчезли инженерные сооружения, дзоты, проволочные заграждения, минные поля. Прямо скажу, до той поры мне никогда не приходилось наблюдать такой мощной артиллерийской подготовки.

Через час-полтора на командные пункты частей и соединений, а также в штаб армии начали поступать пленные. Запомнился мне гитлеровец в одном нижнем белье. Он сказал, что, проснувшись, не мог понять, где небо, а где земля. Толстый, перепачканный, он беспрестанно повторял:

— Рус зольдат карош, храбры! Я живой! Данке!

О внезапности нашего наступления говорил и такой факт. Бойцы одного из подразделений захватили батарею 75-миллиметровых орудий и уже готовились открыть огонь из трофейных пушек, когда к позиции подкатил на мотоцикле гитлеровский офицер. Он ошалело посмотрел на наших бойцов и растерянно проговорил: «Унмеглих!» {«Это невозможно!») — и тут же поднял руки.

Однако внезапность внезапностью, но и трудностей было немало. Части 2-го гвардейского стрелкового корпуса, прорывавшие духовщинскую оборону, с выходом к реке Царевич встретили упорное сопротивление. На западном берегу одного из притоков реки гитлеровцы, заняв отсечные позиции, вели сильный фланговый огонь по нашим частям. Нужно было в кратчайший срок выявить все огневые точки. Лишь в этом случае наши артиллеристы могли подавить их и обеспечить продвижение стрелковых подразделений.

На наблюдательный пункт разведчиков-артиллеристов направился начальник разведки корпуса гвардии подполковник А. Н. Сафронов. Мне и сейчас представляется его невысокая коренастая фигура, слышится протяжный, певучий говорок. Не скрою, в первые дни нашего знакомства Андрей Николаевич показался мне слишком замкнутым, нелюдимым. Но вскоре я убедился, что это впечатление было обманчивым. Просто не любил он длинных и витиеватых речей, скуп был на слова. Зато, как я узнал, каждое из них звучало весомо, неопровержимо. Уж если сказал, то слово не разойдется с делом.

Вот и тут, прибыв на наблюдательный пункт, Андрей Николаевич взял руководство разведчиками-артиллеристами непосредственно на себя. Вокруг рвались снаряды, мины. Но наблюдатели не отходили от стереотруб, не опускали биноклей. Трудно было преодолеть искушение хотя бы на время уйти в укрытие, но об этом не могло быть и речи. Тем более что сам начальник разведки корпуса находился рядом. И не просто находился, а участвовал в работе, подавая дельные советы, на месте анализируя полученную информацию. Ведь он-то не прятался от осколков!

Гвардии подполковник Сафронов оставался на НП до тех пор, пока не были выявлены все огневые точки, пока артиллерия не перешла к их поражению точными, всесокрушающими залпами.

А несколькими днями позже Андрей Николаевич отличился еще раз, теперь несколько в ином плане. Он так сумел организовать разведку, что противнику никак не удавалось оторваться от наших частей. Трижды гитлеровцы пытались незаметно отойти, для того чтобы организованно занять оборонительные рубежи и изготовиться