Помимо всего прочего, слуги Эллисов привозили на лодках лошадей. Около Эллис-Хауса находилась прекрасная конюшня, а также там был разбит ухоженный розовый сад, там имелись бальный зал, ледник, гостевые домики, теннисный корт и пруд с золотыми рыбками. Семейство Эллисов и их друзья летом в Форт-Найлзе предавались разнообразным видам досуга. В конце лета, во вторую субботу сентября, доктор Эллис, его супруга, пятеро детей, верховые лошади, гости, серебро, фарфор, льняные скатерти, хрусталь и шторы уезжали. Семейство и прислуга большой толпой всходили на паром, их пожитки перекочевывали в груды сундуков, и далее все они отплывали в Конкорд, штат Нью-Гемпшир, на зиму.

Но это было давным-давно. Таких массовых заездов не случалось уже много лет.

В тысяча девятьсот семьдесят шестом году, в девятнадцатое лето Рут Томас, единственным Эллисом, приехавшим на остров Форт-Найлз, был старший сын доктора Жюля Эллиса, Лэнфорд Эллис. Он был древним стариком. Ему было девяносто четыре года.

Все остальные дети доктора Жюля Эллиса, кроме одной дочери, уже умерли. Внукам и правнукам доктора Эллиса, пожалуй, очень понравился бы большой дом на острове Форт-Найлз, но эти внуки и правнуки не нравились Лэнфорду Эллису, и он их сюда не приглашал. Имел право. Дом целиком и полностью принадлежал ему, он один его унаследовал. Из своей родни он питал теплые чувства только к своей единственной ныне живущей сестре, Вере Эллис, но она перестала приезжать на остров десять лет назад, решив, что такие путешествия ей уже не по силам. Она считала, что слаба здоровьем. Вера Эллис провела на Форт-Найлзе не одно счастливое лето, но теперь предпочитала весь год спокойно жить-поживать в Конкорде в обществе компаньонки, которая о ней заботилась.

Так что вот уже десять лет Лэнфорд Эллис проводил лето на острове Форт-Найлз в одиночестве. Он не держал лошадей и не приглашал гостей. Не играл в крокет и не отправлялся на экскурсии на лодке. Из прислуги при нем состоял один-единственный мужчина, которого звали Кэл Кули, он был одновременно и домоправителем, и помощником. Кэл Кули даже еду готовил для своего престарелого хозяина, жил в Эллис-Хаусе круглый год и за всем присматривал.

Сенатор Саймон Адамс, Вебстер Поммерой и Рут Томас продолжали путь к Эллис-Хаусу. Они шли в рядок. Вебстер положил слоновый бивень себе на плечо, как мушкет времен революционной войны. Слева от них лежали заросшие травой рельсы Эллис-Рейл. В чаще леса справа от них стояли мрачные развалины «арахисовых домов» – крошечных лачуг, сто лет назад построенных компанией «Эллис-гранит» для итальянских эмигрантов, трудившихся на производстве. В свое время в этих домишках ютились три сотни итальянцев. В целом, на острове их не жаловали, но по праздникам им дозволялось пройтись на Эллис-Роуд. На острове когда-то существовала маленькая католическая церковь, куда ходили итальянцы. И все. К тысяча девятьсот семьдесят шестому году католической церкви уже не было (давным-давно сгорела дотла).

Во времена деятельности компании «Эллис-гранит» Форт-Найлз был городок как городок. В нем кипела жизнь. Он напоминал яйцо Фаберже – предмет, покрытый мельчайшей инкрустацией. Столько всего на такой крошечной поверхности! На острове было две бакалейных лавки. Были музей монет, каток, мастерская таксидермиста, редакция газеты, ипподром для скачек на пони, гостиница с баром, где играл пианист. На главной улице друг напротив друга стояли театр «Эллис-Эврика» и танцевальный зал «Эллис-Олимпия». К тысяча девятьсот семьдесят шестому году все это сгорело или разрушилось. «Куда все это подевалось? – гадала Рут. – И как это все здесь помещалось?» Большая часть острова заросла лесом. От империи Эллисов остались только две постройки: универсальный магазин компании «Эллис-гранит» и Эллис-Хаус. Деревянное трехэтажное здание магазина, стоявшее на берегу гавани, пустовало и разрушалось само по себе. Конечно, остались еще каменоломни – дыры в земле с ровными краями, глубиной в тысячу футов. Теперь весной их заполняла талая вода.

Отец Рут называл домишки в чаще леса «гвинейскими хижинами». Наверное, эти слова он когда-то слышал от своего отца или деда, потому что эти домики пустовали уже тогда, когда отец Рут был маленький. Уже тогда, когда маленьким был Сенатор Саймон Адамс, из «арахисовых домов» начали выезжать люди. Гранитное производство начало сворачиваться к тысяча девятьсот десятому году, а к тысяча девятьсот тридцатому окончательно заглохло. Потребность в граните закончилась раньше, чем закончился сам гранит. Существуй рынок гранита – и компания «Эллис-гранит» вечно продолжала бы добычу этого камня. Компания добывала бы его до тех пор, пока полностью не выпотрошила бы острова Форт-Найлз и Корн-Хейвен, до тех пор, пока острова не превратились бы в крошечные гранитные скорлупки посреди океана. По крайней мере, так считали островитяне. Они говорили, что семейство Эллисов забрало бы себе все, если бы только всем не перестало быть нужно то, из чего были сложены эти острова.

Трое спутников шли к Эллис-Хаусу. Они остановились только в тот момент, когда Вебстер увидел на дороге дохлую змею. Он остановился и потыкал змею кончиком слонового бивня.

– Змея, – сказал Вебстер.

– Безвредная, – сказал Сенатор Саймон. Чуть погодя Вебстер снова остановился и протянул бивень Сенатору.

– Возьмите, – сказал он. – Не хочу туда подниматься. Не хочу встречаться ни с каким мистером Эллисом.

Но Сенатор Саймон отказался. Он сказал, что бивень нашел Вебстер, и честь обнаружения такой ценной находки полагалась ему. Он сказал, что бояться мистера Эллиса не стоит. Мистер Эллис хороший, добрый человек. В прошлом, конечно, в семействе Эллисов встречались люди, которых можно было бояться, но мистер Лэнфорд Эллис – человек добрый и воспитанный, и, между прочим, к Рути относится как к собственной внучке. Так сказал Сенатор.

– Правда же, Рути? Ведь он всегда тебе так улыбается! Разве он не был всегда добр к твоей семье?

Рут не ответила. Они пошли дальше.

Все молчали, пока не подошли к Эллис-Хаусу. Ни одно из окон не было открыто, даже шторы не были раздвинуты. Живые изгороди были до сих пор накрыты парусиной, предохраняющей кусты от жестоких зимних ветров. Дом выглядел покинутым. Сенатор поднялся по широким гранитным ступеням к темным двустворчатым парадным дверям и нажал кнопку звонка. А еще постучал. А потом покричал. Ответа не последовало. На подъездной дорожке стоял зеленый пикап. Все трое знали, что это машина Кэла Кули.

– Что ж, похоже, старина Кэл Кули здесь, – сказал Сенатор.

Он пошел вокруг дома. Рут и Вебстер последовали за ним.

Они прошли через сад, где теперь не было никакого сада – только неухоженные заросли низких кустарников. Они прошли мимо теннисного корта, заросшего высокой мокрой травой. Прошли мимо фонтана, который тоже зарос травой и высох. Прошли мимо конюшни. Большие, скользящие на роликах ворота были открыты. В эти ворота бок о бок могли бы въехать две кареты. Конюшня была красивая, но она так давно опустела, что в ней не сохранилось даже следа запаха лошадей.

– Кэл Кули! – окликнул Сенатор Саймон. – Мистер Кули!