– У тебя собака есть? – удивился Валентин.

– Конечно, вон она сидит, – директор указал на Никанора Потаповича.

– О, прогуляться по саду с собачищей породы оборотень лесной обыкновенный – отличная идея, – рассмеялся Гера. – То, что надо для непринужденного знакомства с дамами.

– Так уверял же наш уважаемый секретарь, что способность имеет в собаку всякой породы обращаться, – напомнил Феликс. – Вот и пусть обратится в миленькую, пушистенькую. Небольшой такой нужен… – он задумался, подбирая определение: – Цуцик.

Алевтина прыснула со смеху, а Никанор возмущенно вскинулся и выдал долгий монолог про уважение к старшим. Когда он выговорился, Феликс сказал:

– Собирался в конце месяца премию тебе выписать за самоотверженное служение общему делу, но теперь подумаю. Не такое уж оно и самоотверженное.

– Староват я ужо цуциков изображать! – огрызнулся секретарь.

– Вот заодно и разомнешься немного, вспомнишь молодость. Так, дальше. Каракули с бумажного огрызка показывают, что нарисовал их человек с планами изменить весь мир, властный и четко знающий свою цель. И надо понимать, что это портрет хозяина дубля. Кстати, я попросил нашу Инну взять образцы с трупа, попробую все-таки изучить, из чего он сделан.

Лицо Геры вытянулось, и он спросил:

– А чего только сейчас, почему сразу не взяли?

– Мне нужны были не совсем свежие образцы, да и не хотелось, чтобы Инна в этой кукле ковырялась, но теперь посчитал, что лишним не будет, а Инне составит особых трудов. Так, дальше, – директор развернулся к Алевтине, – что там с дворником, ты говорила, вроде – наркоман? И что он принимал?

Алевтина пожала плечами.

– Позвоню Мухину. Как его звали?

– Остапчук Олег Геннадиевич.

– Говоришь, завхоз театральный утверждает, что не было романа у Марьяны с Плетневым? – Феликс сунул руку во внутренний карман пиджака за телефоном. – Так завхозу могли и не докладывать.

– Еще мне покоя не дает сам дом или место, на котором он стоит, – сказала Алевтина. – Может, ты знаешь, что там раньше было, в этом Петровском переулке?

– Раньше он Боголюбовским назывался и на этом месте стоял усадебный комплекс купца Тетюшенкова. Потом на этой территории купец Астафьев построил пару доходных домов и театр, с тех пор он там и стоит.

– И что за фрукт был этот Астафьев? Может, оккультизмом каким-то занимался в свободное от купечества время? – с погрустневшим видом поинтересовалась Аля.

– Не водился я близко с каждым горожанином, купцом или лавочником. Я и в переулок-то этот заходил пару раз всего в те времена. Ходили сплетни, что был в том доме подпольный склад алкоголя во времена Николаевского сухого закона, еще владел купец бакалейной лавкой, где из-под полы торговали выпивкой, вот и вся эзотерика.

– Понятно, – вздохнула Алевтина, – значит, будем дальше разбираться.

– Так, у кого еще чего? – директор обвел взглядом собрание.

– У меня, – как на школьном уроке поднял руку Никанор. – Токмо дельце терпит.

– Хорошо, если терпит. Сейчас позвоню Мухину и вернемся к твоему дельцу.

Феликс прошел в свой кабинет и захлопнул дверь. Пощелкав компьютерной мышкой в наступившей тишине, Гера произнес, глядя в монитор:

– Померанский шпиц, выглядит, как детская игрушка. Этот пушистый веселый колобочек станет верным другом и звонким лаем скрасит самый пасмурный день…

– Ну-ка цыц! – хмуро бросил Никанор. – Распоясалися тута вконец!

Стоя у окна, Феликс слушал гудки в телефоне. Наконец, сонный голос Мухина ответил:

– Да.

– Сколько ты еще валяться там собираешься? – вместо приветствия поинтересовался Феликс.

– Как доктора отпустят, сам сбежать не могу, – зевнул Дмитрий.

– Пестимеев твой насчет документов что-нибудь выяснил?

– А, да, сейчас пихну его, а то бывает, что притормаживает, если вопрос рабочего процесса не касается. Это все?

– Нет. Насчет того дворника, который с крыши театра свалился – Остапчук Олег Геннадиевич, говорят, под какими-то наркотиками он находился. Узнай, что он принимал, подними заключение.

– Это можно, – с подвыванием зевнул участковый. – А чего вам дался этот дворник, есть подозрение, что не сам упал?

– И это тоже.

– Ладно, озадачу сейчас Пестимеева.

Через пять минут Дмитрий перезвонил и сообщил, что паспорт и трудовая книжка с такими номерами принадлежат разным людям и никто из них не Всеволод Плетнев.

– А чем ваш дворник упоролся, сегодня-завтра выясним, – закруглился участковый. – Это все?

– Пока да. Выздоравливай.

Выйдя из кабинета, Феликс сообщил:

– Как и ожидалось, все документы Плетнева тоже дубли. Если за его телом так и не явится хозяин или его доверенный, то нам придется постараться, чтобы выяснить, откуда он взялся, как долго и зачем существовал.

– Может, его убийца что-то сможет рассказать, даст какую-то зацепку, – сказал Сабуркин.

– Верно, – вздохнула Арина. – В такой ситуации убийцу, наверное, проще будет отыскать, чем гнездо, из которого вывалился этот актер. И почему он вообще – актер, в чем смысл?

– Это нам, деточка, тоже предстоит выяснить, – сказала Алевтина. – Куплю-ка я, пожалуй, парочку билетов в этот чудо-театр, проведем культурно вечер.

– Ой, я с удовольствием схожу! – обрадовалась Арина. – Дедушка, пойдешь с нами?

– У дедушки свой тиятер будет, – хмуро ответил Никанор, – цирковою пуделею будет дедушка по садику скакать!

– Лучше померанским шпицем, – с широкой улыбкой подсказал Гера.

Феликс с Никанором вышли на крыльцо, и старик закурил.

– И что ты мне показать хотел? – спросил Феликс.

– Ступай сюды, – Никанор махнул рукой, спустился по ступенькам и пошел куда-то за угол.

Остановившись у задней стены, он ткнул пальцем в царапины и сказал:

– Не было тута прежде этих художеств, я-то прибираюсь повсюду, всякую мелочь подмечаю. Да и внутрь царапушки эти идут, углубляются. Уж не таким ли путем безобразники в дом вошли?

– Да, похоже, – Феликс коснулся стены, провел пальцами по царапинам. – Старый, редкий способ прохода. Не часто используется, потому что для этого нужен человек, находящийся в процессе трансформации в вампира. Видимо, этого человека через дверь и впустили, а предварительно он начертил им проход на стене. Интересно, кого это рискнули трансформировать на моей территории.

Старик тронул его за рукав пиджака, и произнес, глядя в лицо поверх очков:

– Не пора ль порешать дела енти, наконец? Все ж в беспокойстве проживаем. Валентин вона и кольев ужо осиновых настругал, амулетами все обмотались, гвоздей защитных во все косяки повбивали. А они все ходють и ходють вокруг да около аки шакалье. Еще и гадить взялись. Не охота мараться тебе, понимаю, сердешный, так порешать-то все равно придется.