шофер и сидевший за рулем маленький филиппинец. Овчарка сбежала. Наверное, по сей день рыскает в долине. Прекрасный затылок Мура раздавлен всмятку. Потом, когда он лежал в похоронном зале, ничего такого уже не было видно: серый костюм, лицо, исполненное благородной надменности и размалеванное точно у старого берлинского гомика. Расфуфыренный труп, тощий как щепка, обложенный крестами и венками из гардений. Здесь даже покойников гримировали так, словно готовили их к съемкам в «Техниколоре». Повсюду в беспорядке стояли садовые стулья с подушками из лощеного ситца, на которые никто и не думал садиться. Пришло-то на похороны – полтора человека. Последние соратники. Еще обсуждался вопрос: в огонь или в землю. Даже тут ей не хватило решительности. Ах, если б перевести стрелки часов назад, она бы дорого за это дала. И уж тогда бы свой шанс не упустила, непременно выскочила бы замуж или снялась в новой роли! Ведь хотела же! Помнится, и в кинопробах участвовала. На студии в Ла-Бреа, если память не изменяет, – наговорила какой-то текст, очень даже мило, в волосах искусственный ветер. Разве не млели все они от восторга? Джеймс еще тогда сказал: «Мисс Гарбо, вы и сейчас самая красивая женщина в мире». Ведь он не шутил. Не так уж давно было дело. Года два назад или три. Будто вчера. Какой сюжет они завернули? Ах да, несчастная в любви герцогиня подается в монашки. Плевать! Она сама жила как монашка. Хотя, если честно, с Сесилом они крутили славно. Правда, и объяснение тому простое – гомосексуалы лучшие любовники. Он тянул ее за волосы, пока не становилось больно, – разве такое забудешь. Иногда он действительно знал, что ей нужно, – вот и весь секрет. Она тогда чуть не сдалась. Была готова ухватиться за самую никчемную роль. Из кожи вон лезла, даже качала руки. Но увы, когда казалось, что вот-вот начнется новая жизнь, непременно что-нибудь мешало. Точно заклятие! Шлее все уши прожужжал: дескать, с ней как с Дузе. Та тоже одиннадцать лет провела в затворничестве, а потом вернулась на сцену. И срывала триумфы, несравнимые с прежними. Что за год на дворе? 1952. Черт подери, одиннадцать лет прошло. Одиннадцать гребаных лет назад ее увидели в бассейне, весь мир тогда потешался. А сейчас, кто она сейчас? Женщина, которой нечего надеть. Безработная актриса. Живое ископаемое. Призрак ночи, который блуждает средь бела дня по центру Манхэттена в надежде найти кашемировый свитер – чтоб непременно цвета пепельной розы – найти более-менее осмысленное занятие! Зомби, заживо погребенный в ущельях прямых и наводящих уныние улиц, застроенных высотными зданиями из красного кирпича. Чего только она не перепробовала! Астрологию, теософию, даже к психоанализу обращалась – к самому доктору Грэсбергу, единственному шведу на весь Западный Голливуд. Через пару недель тот заявил, что у нее нарциссическое расстройство личности. Какое выдающееся открытие! Выйдя от него, она увидела над хайвеем плакат со своим изображением – размеров нечеловеческих. Как тут не заработать расстройство? Больше она у этого дьявола не появлялась. Да и с самого начала не больно-то хотела отдавать свою душу на разделку. Сесил, правда, сильно сомневался, что у нее вообще есть душа. Наверно, он даже прав. Может, она и впрямь дурной человек. Да, так и есть: дурной человек с дурными манерами. Тут уж ничего не попишешь. Неужто он в самом деле воображал, что она согласится на роль его жены. Предложение было стоящее. Последнее в ее жизни. Теперь уже поезд ушел навсегда. Когда она состарилась? Вряд ли так уж давно. В какой момент началось это чертово старение? Когда с приходом весны она впервые ощутила щенячий восторг. Прежде весна не действовала на нее. Только по зиме она тосковала. Во дворе ее апартаментов на бульваре Сан-Висенте одиноко стояло иссохшее мертвое дерево, ее зимнее дерево. Сколько раз воображала она, что это наступившие холода сорвали с него листья, что скоро посыплет снег и накроет его голые ветви. Но снег, ясное дело, не выпадал. Да и откуда ему взяться? В сирой-то Калифорнии! Небо посылало на эти земли только дождь, который начинался после Рождества и струил до тех пор, пока не затопляло каньон. Всё можно забыть: родителей, язык, национальность, но только не климат, в котором прошло твое детство. Хотя и здесь кое-что имелось: цветение роз в апреле, сладковатый аромат померанца, промозглые, туманные дни на Мэбери-роуд, утренний пляж, единственное место для прогулок. В конце концов все ее попытки сбежать провалились из-за климата. Но только полюбуйтесь, где она бросила якорь?! В городе, насквозь провонявшем формальдегидом, потом и мусором. Она приехала сюда в первый раз еще совсем юной. Стояло лето, такое знойное, что из дома лучше не выходить. Думала, отдаст богу душу. Ночь напролет во дворе прессовали отходы, она глаз не сомкнула. Просто лежала и слушала, как омерзительно чмокала адова машина, как завывали пожарные сирены, гудели авто, – внимала всему этому шуму, который расшатывал нервы. Хотелось утопиться, до жути, но в номере не нашлось места даже для ванны. А что сейчас? Сейчас этот город, эта дыра, стал ей домом, последним, других не было. Она не умерла. Мертвых насморк не мучает, такое даже ей под силу скумекать. Нет, она жива. Пока еще жива. В том-то и проблема. Значит, Калифорния. Или все-таки Европа? Вариант остаться здесь не обсуждается. Лучше начать с малого, для разминки. Но всё по порядку. Сперва домой, поставить чайник, набрать Джейн, помыть голову. Потом можно и в Калифорнию. С заездом в Палм-Спрингс. А летом в Европу. Говорят, Ницца удивительно прелестный островок.

Лесбос

Любовные песни Сапфо

* Лирика Сапфо появилась около 600 года до Р. Х., в эпоху архаической Греции, на острове Лесбос, что в восточной части Эгейского моря.

† Песни были записаны, очевидно, сразу после кончины поэтессы, в системе, которая позволяла дальнейшее их исполнение, однако никаких указаний относительно музыкального аккомпанемента до нас не дошло. Похоже, они затерялись, задолго до того, как александрийские ученые умы в III и II дохристианских столетиях выпустили полное критическое собрание сочинений Сапфо, прежде разрозненных по антологиям и различным афинским изданиям. Живший в I веке до н. э. Филодем Гадарский недвусмысленно дает понять, что в его время песни Сапфо исполнялись гетерами во время пиров и любовных игр.

По некоторым предположениям, наследие поэтессы было утрачено в византийскую эпоху, вследствие банальной небрежности и намеренного систематического уничтожения. В первой половине XII века философ Михаил Италик еще ссылался на Сапфо, и характер этих отсылок позволяет допустить, что он был знаком с ее трудами. Примерно в то же время ученый муж Иоанн Цец утверждает, что стихотворения Сапфо не сохранились. По одной из версий, рукописи сгорели во время пожара 1073 года при папе Григории VII, по другой – были уничтожены в 1204 году при разграблении Константинополя, случившегося в ходе Четвертого крестового похода; есть и такие, кто полагает, что наследие поэтессы было безвозвратно утрачено еще в IV веке, а может, и гораздо раньше, поскольку ни один из поздних грамматиков ее не цитирует.

Расшифровка многочисленных, хотя и не полностью сохранившихся папирусов, проведенная специалистами в последние годы, дала внушительный приток новых текстов.

В то время, когда Навуходоносор II опустошает Иерусалим, а Солон правит Афинами, когда финикийские мореходы в первый раз огибают на своих кораблях африканский континент, а Анаксимандр высказывает догадку о том, что природа души подобна воздуху и начало всего сущего содержится в неподдающейся определению праматерии, в то же самое время Сапфо пишет:

Богу равным кажется мне по счастью

Человек, который так близко, близко

Пред тобой сидит, твой звучащий нежно

Слушает голос и прелестный смех.

У меня при этом

Перестало сразу бы сердце биться:

Лишь тебя увижу – уж я не в силах

вымолвить слова.

Но немеет тотчас язык, под кожей

Быстро легкий жар пробегает, смотрят,

Ничего не видя, глаза,