Клер едва не замутило от мысли, что Никлас, возможно, соблазнил графиню, руководствуясь таким низменным мотивом. Перед ее мысленным взором промелькнула вереница ужасающих картин: Никлас и жена его деда предаются разврату; старый граф застает их на месте преступления и падает без чувств, сраженный смертельным апоплексическим ударом; на шум прибегает обеспокоенная Кэролайн, затем в истерике мчится прочь, — и погибает, спасаясь бегством от чудовища, за которое вышла замуж.

Если все так и случилось, то Никлас несет моральную ответственность за смерть своей жены и деда, пусть даже он не убил их собственными руками. Однако Клер не могла поверить, что он действительно вел себя так гнусно. Пусть он был горяч и необуздан, но она не видела в нем признаков настоящей порочности.

Тем не менее нельзя исключать и того, что он действовал, поддавшись порыву, без заранее обдуманного намерения. Если так оно и было, то у него все равно достаточно оснований для того, чтобы чувствовать себя виновным в смерти жены и деда.

Охваченная досадой и отвращением. Клер резко оттолкнула от себя тарелку.

— Полностью с вами согласен: за таким обедом лучше не засиживаться, — проговорил Никлас, не подозревая, какие мрачные мысли ее одолевают.

На мгновение Клер растерялась: как совместить жуткие картины, проносившиеся в ее мозгу, с образом того веселого, обаятельного мужчины, который сидит напротив нее? Да-а… Коль скоро придется целых три месяца провести в обществе этого человека, надо раз и навсегда выбросить из головы любые домыслы о его прошлом. Иначе она сойдет с ума. Никлас уже сейчас глядел на нее, озадаченно сдвинув брови, гадая, что с нею стряслось. Сделав над собой усилие, Клер спокойно сказала:

— Теперь вы будете пить портвейн, не так ли? Вероятно, мне следует удалиться.

Его нахмуренный лоб разгладился.

— На сей раз я обойдусь без портвейна, поскольку нахожу вас гораздо интереснее любого напитка — каковой и полагается быть любовнице.

— Как раз сейчас я вовсе не чувствую себя такой уж интересной, — ответила Клер, вставая. — Могу ли я пойти к себе? Или по условиям нашей сделки я обязана пробыть в вашей компании весь вечер? Он тоже поднялся.

— Думаю, несправедливо заставлять вас вес время терпеть мое общество — однако я был бы весьма рад, если б вы согласились остаться добровольно. Ведь еще довольно рано.

В его голосе ей послышалась печаль. Возможно, он чувствует себя одиноким. Что и немудрено: как-никак в Эбердэре у него нет ни семьи, ни друзей. Странно, что она не подумала об этом раньше; ей и в голову не приходило, что он может страдать от обычных душевных невзгод, таких, как одиночество.

Сочувствие пересилило в ней желание побыть одной.

— Интересно, как светские молодые люди развлекаются по вечерам? — задумчиво спросила Клер. — Нет, я не стану делать того, о чем вы думаете! — тут же поспешно проговорила она, увидев, что в его глазах вспыхнул знакомый озорной огонек.

Никлас усмехнулся.

— Вы не только умны. Клер, но и способны читать мои мысли. Поскольку мое первое предложение вы отвергли, давайте сыграем в бильярд.

— Неужели вы не знаете каких-нибудь других, более благопристойных занятий? — с сомнением в голосе спросила Клер. — Можно, например, прекрасно провести вечер за чтением в библиотеке.

— Как-нибудь в другой раз. Не тревожьтесь — в бильярде как таковом, нет ничего, безнравственного. Единственная причина, по которой порядочные люди обходят бильярдные заведения стороной, — это риск оказаться в дурной компании. — Уголки его губ дернулись вверх. — Но поскольку вы и так вынуждены проводить время в моем обществе, не думаю, что игра в бильярд может причинить вам еще больший вред.

С этими словами он взял канделябр с зажженными свечами и вместе с Клер вышел из столовой.

Бильярдная находилась в дальнем конце дома. Весенний вечер был сырым и прохладным, и пока Клер зажигала свечи в большой люстре, Никлас поджег сложенный в камине уголь и развел огонь. Затем он сдернул с бильярдного стола бархатный чехол. Поднялось облако пыли, и Клер чихнула.

— Извините. — Он осторожно сложил чехол и бросил его на пол в углу. — Еще один пример дурного ведения домашнего хозяйства.

— Я начинаю думать, что обязанности домоправительницы не оставят мне времени для того, чтобы играть роль любовницы.

— Ну уж нет! Лучше я примирюсь с пылью. Губы Клер тронула невольная, тотчас же подавленная улыбка, которую Никлас нашел обворожительной. Вызвать такую улыбку — это все равно что приманить к себе пугливого жеребенка, чтобы покормить его из рук; и там, и тут главное — терпение.

Он вынул из шкафчика набор шаров, выточенных из слоновой кости, и высыпал их на обитый сукном стол.

— Что вы предпочитаете: мазик или кий?

— А какая между ними разница?

Он вложил в ее руку мазик — шест, оканчивавшийся широкой, плоской шляпкой.

— Мазиком играли в бильярд в старину. Им толкают шар примерно так же, как в шаффлборде[4], если вам знакома эта игра. Игроку, который пользуется мазиком, не надо наклоняться.

Он приложил мазик к одному из шаров и ударил. Шар толкнул собою другой шар, и тот скатился в угловую лузу.

— А как пользуются кием?

Никлас снял фрак, чтобы тот не стеснял движений, потом наклонился, прицелился и ударил. Белый шар столкнул в лузу красный, после чего отскочил и рикошетом ударился о другой шар, который тоже угодил точно в лузу.

— Кием удобнее загонять шары в лузы, но вы, сдается мне, предпочтете мазик, поскольку он больше соответствует требованиям морали.

Темные брови Клер изумленно поднялись.

— Каким образом один кусок дерева может больше соответствовать требованиям морали, чем другой?

— Мазик избавляет даму от необходимости наклоняться, открывая свои лодыжки взорам растленных мужчин.

Полные губы Клер невольно дрогнули, и она плотно их сжала.

Это позабавило Никласа.

— Послушайте, почему бы вам не дать себе волю и не улыбнуться? Должно быть, это требует ужасного напряжения — находиться в моем обществе и не смеяться.

И тут его рассудительная, набожная школьная учительница захихикала. Он ни за что бы не поверил, что она на такое способна, если б не услышал этого звука своими собственными ушами.

— Вы правы, — с сожалением согласилась Клер. — В вас нет ни капли серьезности, и мне бывает очень трудно сохранять достоинство, когда вы начинаете шутить. Но я все равно буду стараться. — Она взяла в одну руку мазик, а и другую — кий. — Похоже, какой бы из этих двух инструментов я ни выбрала, это ничего не изменит, ибо я подозреваю что попала в лапы бильярдного шулера.