объяснимая пауза, и в партере слышны го­лоса: «Слышите, сверчок», «Опять сверчок», «Слышите, как долго колоколь­чики звонят на одном месте?» — и как же им долго не звонить, когда звон

этот дирекция старается продолжить, чтобы напомнить публике, что мы, мол, представляем тройку, которая едет: «Слышите, все еще едет», а мо­жет кто не заметил, так мы еще позвоним, и в результате выходит, что сначала казалось действительно, что за сценой ехала тройка, а потом все убедились, что Немирович бежал с бубенчиками, добежал до рампы, а дальше нельзя, да и немудрено — ведь проселочной дороги нет кругом театра, а только на сцене. Часы тоже били двенадцать, ну и хорошо, все довольны, но вдруг через десять минут опять бьют. Немирович думает, что хорошо, а публика говорит, как часы у них врут, надо к Буре 9 отпра­вить. То же самое во время грозы, грянул гром и довольно хорошо, нет- таки стали бить сильнее и били до тех пор, пока не стало ясно слышно, что это не гром, а барабан с телячьей шкурой. Ветер колыхнул занавеску, впечатление получилось правдивости, но когда этот же ветер стал колы­хать ее часто и все одну и|ту же, я догадался, что это не ветер был, а дули нарочно, ибо другая половина занавески, подверженная тому же ветру, оставалась висеть покойно, потом сдуло с подоконника горшок и как раз тот, который стоял у спокойной занавески. Вообще не следует увлекаться подражанием стихии — особенно при желании это подчеркнуть — сти­хиями управлять не по плечу даже Немировичу — как раз смудришь и выйдет смешно, а смешно потому, что это нарочно подчеркнули. А ведь как подчеркивают, подымут занавес да и наводят это самое настроение, наводят и наводят, а пьеса ни с места. Публика, не имея перед собой глав­ного, т. е. игры и таланта артистов, начинает выслеживать правильность боя часов, игры стихии и т. п. деталей, составляющих раму картины. И ведь странно, на выставках картин не показывают ведь раньше одну раму, в концертах не показывают сначала отдельно инструментов, вот, мол, рояль, смотрите — а через пять минут на нем будет играть Рубинштейн.

Очень хороши декорации и постановка 2, 3 и 4-го действий, 1-е дей­ствие, где много зелени и деревьев, слабее. Во 2-м действии столовая с бе­лыми толстыми колоннами и лестницей в верхний этаж очень жизненна: подклейка же разных обой — преувеличена. В 3-м действии зала с хорами белая — очень типична, мебель в чехлах суровых, часы, закоулки — все это красиво и необыкновенно. Хороша также 4-я картина — комната с печью посередине.

На представлении «Дяди Вани» присутствовали великий князь с ве­ликой княгиней...10

А может быть, я по поводу пьесы «Дядя Ваня» ошибаюсь. Может быть, это действительно современная Россия,— ну, тогда дело дрянь, такое состояние должно привести к катастрофе. Надо еще раз посмотреть пье­су — немного погодя.

24 ноября. Говорил с великим князем и великой княгиней пред нача­лом спектакля о пьесе, игранной в Художественном театре, «Дядя Ваня», и высказал я свое мнение по поводу постановки этой пьесы.

1902

13 марта. Присутствовал в Михайловском театре на представлении «Три сестры» Чехова и. В театре были государь император, госуд. импе­ратрица.и вел. кн. Владимир и Сергей Александровичи, вел. кн. Елиза­вета Федоровна, Ксения Александровна и Мария Георгиевна. Спектакль прошел очень хорошо. Театр был полон. Прекрасно пьеса разыграна и особенно поставлена — режиссерская часть очень хороша. (...)

15 ноября. Присутствовал в Александринском театре на первом пред­ставлении «Чайки». Спектакль прошел весьма порядочно. Случилась не­обыкновенная история в летописях театра. Вызывали режиссера Дар-

ского,— это второй случай этот год. Санин и Дарений,— в этом вся важ­ность настоящего спектакля. До этого года режиссера в Александрин­ском театре не было и даже не считалось нужным его иметь. Вызывали и аплодировали лишь артистам-исполнителям и иногда авторам. По всему видно, что задуманный мною план обратить главное внимание на режис­серов оказался правильным. Лишь заручившись ими, я могу открыть

«ВИШНЕВЬШ САД» НА польской СЦЕНЕ (КАРТИНА ИЗ 2 АКТА)

 

Постановка Государственного театра Польской армии Лодзь. 1949 г-

борьбу с первачами Александрийской сцены, которые здесь всегда рас­поряжались по-своему и потакалп вкусу публики. Селиванова 12 имела выдающийся успех,— и заставила забыть публику о Комиссаржевской, которую считали незаменимой в ее амплуа,— это второй гвоздь спектакля. Странное дело, но менее всего роль удалась Савиной13,— и это я считаю третьим гвоздем. Она не хотела слушать режиссера, играла по-своему, и выходил у нее водевиль, а не пьеса Чехова. Варламов играл трагиче­скую роль, но его появление вызвало смех14, — это четвертый гвоздь и поделом — таланты свои эти первачи разменивали годами на пошлость.

ноября. На представлении «Чайки» в пятницу присутствовали вел. кн. Михаил Николаевич, Сергей Михайлович и Андрей Владимирович. После представления я заходил в царскую ложу. Вел. кн. Михаил Нико­лаевич мне сказал, что находит пьесу очень плохой и скучной и особенно ему не нравится, что Ходотов и Селиванова так тихо говорят. Вообще Чехов не нравится всем старикам. Вел. кн. Сергей Михайлович, напро­тив, сказал, что пьеса прекрасно разыграна. Вот мнения прежнего и те­перешнего поколения.

ноября. Присутствовал в Александринском театре на представле­нии «Чайки». Сбор был неполный, несмотря на то, что «Чайка» шла только второй раз 1 слово нрзбр.}. Селиванова положительно нравится публике. Савина играла больной.

30 декабря. Присутствовал в Александринском театре на представле­нии «Чайки». На представлении был и министр двора 16, который приехал один и позвал меня к себе в ложу, так что я просидел с ним весь вечер. По болезни Савиной играла Морева и играла очень плохо,— вся роль ее совершенно пропала. Селиванова была мила.

ПРИМЕЧАНИЯ

В 1898 г. водевиль «Медведь» на сцене Малого театра шел с участием А. П. Щеп- киной (Попова), Н. М. Подарина (Смирнов) и П. Я. Рябова (Лука).

Художественный театр впервые поставил «Чайку» 17 декабря 1898 г. в поме­щении театра «Эрмитаж», где театр давал представления до перехода в собственное здание.

Этот порядок был незадолго до того введен Теляковским, решившим привлечь ведущих актеров Малого театра к составлению репертуара (см. В. А. Теляков­ский. Воспоминания, 1898—1917. Пг., 1924, стр. 163—165).

В состав московского отделения Театрально-литературного комитета, обязан­ностью которого было утверждать пьесы для репертуара императорских театров, в 1899 г. входили Н. И. Стороженко и Алексей Веселовский, критик И. И. Иванов и В. И. Немирович-Данченко. Комитет рассмотрел «Дядю Ваню» на