— Меня удивляет, что ты, зная, что Бидитал с ней сделал, не стремишься ему отомстить.

— Отомстить? Какой в этом смысл? Нет, Л’орик, у меня есть лучший ответ на зверства Бидитала. Предоставить его собственной участи…

Высший маг вздрогнул, потом улыбнулся:

— Странно, совсем недавно я сказал те же слова Фелисин.

Геборик смотрел, как маг уходит прочь. Спустя мгновение Дестриант развернулся и вошёл в свой храм.

— Есть в них… что-то непреклонное.

Они стояли на пути приближавшихся легионов, видели, как железо течёт, словно расплавленный металл, в столбе пыли, уходившем вертикально вверх и таявшем в небе под ударами пустынных ветров. От слов Леомана Корабб Бхилан Тэну’алас поёжился. Пыль оседала в складках его потрёпанной телабы; воздух вблизи Стены Вихря был тяжёл от песчаной взвеси, крупицы которой забивались ему в рот.

Леоман обернулся в седле, взглянул на своих воинов.

Уперев расщеплённое метательное копьё в стремя, Корабб выпрямился в седле. Он устал. Практически каждую ночь они устраивали налёты, и даже если его собственный отряд не участвовал в открытом бою, всё равно были отступления в укрытие, точечные контратаки, затем бегство. Всегда бегство. Если бы Ша’ик дала Леоману пять тысяч воинов, это адъюнкту и её армии пришлось бы отступать. Всю дорогу обратно до Арэна, ковыляя и получая удар за ударом.

Как бы там ни было, Леоман сделал всё возможное, и они провели — проливая кровь — несколько отличных дней. Более того, изучили тактику адъюнкта и нрав её солдат. Не единожды согласованное давление на регулярную пехоту прогибало её, и будь у Леомана больше воинов, он мог бы дожать врага и разбить его наголову. Но затем являлись Голловы «Выжженные слёзы», или виканцы, или эти проклятые морпехи, и воины пустыни бежали. Бежали в ночь, преследуемые конниками, столь же умелыми и упорными, как и сами воины Леомана.

Осталось семь сотен или около того — им пришлось бросить многочисленных раненых, которых нашли и вырезали хундрильские «Выжженные слёзы», забрав различные части их тел в качестве трофеев.

Леоман вновь посмотрел впёред.

— Вот и всё.

Корабб кивнул. Малазанская армия доберётся до Стены Вихря к сумеркам.

— Быть может, её отатарал не сработает, — предположил он. — И может быть, богиня уничтожит их всех этой самой ночью.

Морщинки вокруг глаз Леомана стали глубже, когда он прищурился, глядя на наступающие легионы.

— Не думаю. В магии Вихря нет ничего чистого, Корабб. Нет, битва состоится, на самом краю оазиса. Корболо Дом будет командовать Воинством Апокалипсиса. А мы с тобой, да ещё, похоже, Маток, найдём себе подходящее местечко… чтобы на это посмотреть.

Корабб наклонился в седле и сплюнул.

— Наша война закончилась, — подытожил Леоман, подбирая поводья.

— Мы будем нужны Корболо Дому, — заявил Корабб.

— Если так, мы пропали.

Пришпорив коней, они поскакали сквозь Стену Вихря.

Он мог скакать галопом полдня, потом отпустить яггского коня в размашистый шаг примерно на колокол и снова скакать галопом до заката. Погром был не таким, как все прочие кони, которых знавал Карса, включая его тёзку. Теблор подъехал достаточно близко к Угарату, чтобы увидеть часовых на стене, и, разумеется, горожане выслали два десятка всадников, чтобы помешать ему проехать по широкому каменному мосту через реку — всадников, которые могли оказаться там гораздо раньше него.

Но Погром понял, что нужно: вытянув вперёд шею, с галопа перешёл в карьер, и они оказались на месте на пятьдесят корпусов впереди преследователей. Пешеходы на мосту брызнули с пути, и проём был достаточно широк, чтобы можно было легко объехать телеги и фургоны. Они пересекли всю ширь реки Угарат, достигнув другой стороны в течение дюжины ударов сердца, грохот копыт Погрома сменил тембр, когда под ногами коня камень уступил место плотно утоптанной земле и они въехали в Угарат-одан.

Казалось, расстояние утратило значение для Карсы Орлонга. Погром нёс его без всяких усилий. Не было нужды в седле, и единственного повода, обёрнутого вокруг шеи жеребца, ему было вполне достаточно для управления зверем. Также теблор не стреноживал коня на ночь, отпустив его пастись среди необозримых трав, раскинувшихся со всех сторон.

Северная часть Угарат-одана сужалась меж излучин двух главных рек — Угарата и другой, которая, как припомнил Карса, звалась то ли Мерсин, то ли Талас. Гряды холмов убегали с севера на юг, разделённые двумя реками, их вершины и склоны за тысячи лет были плотно утоптаны сезонными миграциями бхедеринов. Эти стада исчезли, хотя кости остались там, где хищники и охотники настигли животных, и земля эта теперь использовалась как временное пастбище, редко посещаемое, и то лишь в сезон дождей.

За неделю, потребовавшуюся для того, чтобы пересечь холмы, Карса не видел ничего кроме следов пастушьих лагерей, межевых камней и травоядных животных — антилоп и каких-то разновидностей крупных оленей, — которые паслись только по ночам, а днём отлёживались в низинах, сплошь заросших высокой пожелтевшей травой. Их можно было легко вспугнуть и потом догнать, так что Карса без проблем добывал мясо и частенько пировал.

Река Мерсин была мелкой, почти высохшей к концу засушливого сезона. Перейдя её вброд, он поехал на северо-восток, скача по тропам, идущим вдоль южных склонов Таласских гор, затем на восток, к городу Лато-Ревай, что на самом краю Священной пустыни.

Он пересёк дорогу южнее городских стен ночью, избегая всяких встреч, и достиг перевала, что вёл в Рараку, к рассвету следующего дня.

Всепоглощающая спешка двигала им. Теблор был не в состоянии объяснить себе это желание, но не сомневался в нём. Он долго отсутствовал; и хотя не верил, что битва в Рараку состоялась, но чувствовал, что она надвигается.

И Карсе хотелось быть там. Не затем, чтобы убивать малазанцев, но для того, чтобы прикрыть спину Леоману. Но в этом, как он хорошо понимал, крылась и более тёмная правда. Битва, пожалуй, станет днём хаоса, и Карсе Орлонгу предназначено причаститься ему. Ша’ик там или не Ша’ик, есть в её лагере люди, что заслуживают лишь смерти. И я дарую её им. Его не заботил перечень причин, нанесённых оскорблений, проявленного неуважения, совершённых преступлений. Он был давно и полностью равнодушен, равнодушен ко столь многим вещам. Величайшие силы его духа были обузданы, и среди них — потребность творить справедливость, действовать решительно, в истинно теблорской манере.

Слишком долго терпел я вероломных и злонамеренных. Теперь мой меч взыщет с них.

Ещё меньше тоблакайского воина интересовал перечень имён, поскольку имена взывали к обетам, а он был сыт обетами. Нет, он будет убивать, подчиняясь настроению.

Карса предвкушал своё возвращение.

Если только поспеет вовремя.

Спускаясь по склонам, ведущим в Священную пустыню, он с облегчением увидел далеко на севере и востоке красный гребень яростной Стены Вихря. До неё теперь остались считаные дни.