Горбачев одобрил совместное выступление двух министров и на протяжении осени продолжал осуждать вторжение. Шеварднадзе согласовал свою позицию с Бейкером и был готов усилить давление на Саддама и пригрозить применением силы, однако Горбачев, по словам Черняева, осуждал массовое применение современного оружия и хотел свести число жертв к минимуму[1934]. Большое влияние на него оказывал Евгений Примаков, признанный эксперт по Ближнему Востоку, хорошо знавший Саддама Хусейна лично. Будучи советником Горбачева, он неустанно заверял президента, что Саддама можно убедить покинуть Кувейт путем переговоров. Напряжение между Шеварднадзе и Примаковым возрастало. Дело дошло до того, что, когда Горбачев отправил Примакова в Вашингтон с планом мирного урегулирования, Шеварднадзе решил, что Горбачев ему не доверяет, и попытался сорвать миссию. Он также подозревал, что Примаков планирует отнять его пост министра иностранных дел, поэтому через своих помощников передал Бейкеру, что он против плана Примакова. По словам Зеллика, Шеварднадзе предложил Вашингтону “наплевать на предложение Примакова”[1935].

Как и в СССР, в Ираке Горбачев пытался усидеть на двух стульях – изменить историю, но без применения силы. Однако 29 ноября он дал зеленый свет резолюции ООН, которая санкционировала принятие “всех необходимых мер”, в том числе применение силы, если к 15 января 1991 года Ирак не прекратит военные действия. Позднее советский лидер напишет: “Агрессия не должна поощряться, агрессор – кем бы он ни был – не может быть выигравшей стороной в конфликте”[1936]. Горбачев также считал, что события в Персидском заливе обозначили “водораздел в поведении сверхдержав в отношении региональных кризисов – впервые они выступили согласованно”[1937].

В этом контексте иракская проблема стала своего рода проверкой как для Горбачева, так и для Буша, и особенно важно им было сохранить лицо друг перед другом. Американский президент хотел удостовериться, что Горбачев готов не только произносить высокопарные речи о создании нового мира, но и предпринимать конкретные шаги. Союзный лидер убедился, что Буш видит в СССР полноправного партнера, иначе говоря, что все слова поддержки не были пустым звуком и Штаты не собираются пользоваться слабостью Москвы.

Казалось, что оба прошли эту проверку. Горбачев одобрил резолюцию ООН, а Буш пригласил Союз вместе решать ближневосточную проблему, несмотря на то что Вашингтон несколько десятилетий старался ограничивать присутствие СССР в регионе. Буш не только призвал Москву выступить вместе против Ирака, чем укрепил свою новую антииракскую коалицию, но и согласился стать одним из спонсоров международной конференции по израильско-палестинскому конфликту. 19 ноября два лидера встретились в Париже в рамках саммита СБСЕ, и Буш прямо попросил “своего друга Михаила”, как он теперь называл Горбачева, о содействии в Персидском заливе: “Мне нужна ваша помощь”. Советский президент ответил: “Позвольте мне сказать, что тут все зависит только от нас двоих”. Вечером лидеры и их помощники устроили неофициальный ужин, на котором, по свидетельству Буша, все шутили и рассказывали истории. Горбачев и министр обороны Язов, обычно мрачный, хохотали от души. “Позже мы с Горбачевым пришли к выводу, что это была наша самая лучшая встреча, даже лучше, чем в Кэмп-Дэвиде”, – заключил Буш[1938].

После того как Горбачев пошел навстречу Западу в германском и иракском вопросах, он ожидал соответствующих ответных шагов в виде экономической помощи, в которой столь отчаянно нуждался СССР. Генсек поступился собственной гордостью и в течение лета и осени открыто просил денег у нескольких западных лидеров.

“Мы уже подошли к рубикону, – сказал он 26 июля итальянскому премьер-министру Андреотти. – Мы хотели бы получить от Италии несвязанный кредит, аналогичный тому, который нам предоставила ФРГ. Речь не идет о подачках, мы все вернем. И… просили бы поддержать нас в вопросе о сумме в 15–20 миллиардов долларов, о которой мы сейчас ведем разговор. Речь идет о совместной акции европейцев и американцев”[1939].

В разговоре с Колем 7 сентября Горбачев отметил, что им удалось добиться объединения Германии благодаря “хорошему взаимопониманию и доверию”, “взрывает всю проделанную нами работу”[1940]. Немаловажной причиной, по которой Советы боялись выводить войска из Германии, было и то, что без финансовой помощи советских солдат пришлось бы размещать в палатках посреди заснеженных полей. Общаясь с Джорджем Бушем 9 сентября, Горбачев заявил: “События в Восточной Европе, германские дела были более трудными для нас, чем для США. Я вам скажу откровенно, что потребовались колоссальные усилия, огромное напряжение политической воли”. Из этого Горбачев делал вывод, что Вашингтон должен предоставить Москве значительную экономическую помощь[1941]. “Объединение Германии не произошло бы без соответствующего вклада Советского Союза”, – заявил советский лидер министру иностранных дел Германии Геншеру в беседе 12 сентября. “Мы не хотим чувствовать себя в роли торгашей или вымогателей”, – добавил он[1942].

14 сентября Горбачев встречался с британским министром иностранных дел Хердом и, по словам посла Брейтуэйта, выглядел угрюмо, “меньше шутил, реже улыбался, даже не подтрунивал над послом Замятиным”. Он сказал, что СССР срочно необходимы безусловные кредиты на сумму 2 миллиарда долларов, чтобы стабилизировать потребительский рынок, а также 15–20 миллиардов в виде кредитов, товаров и технологических разработок[1943]. 19 сентября Горбачев заявил Жаку Аттали, главе Европейского банка реконструкции и развития, что Москва хотела бы получить 15–20 или 30 миллиардов долларов[1944].

Чем ответил Запад? “Вы мне помогаете, и я хочу помочь вам”, – сказал Коль Горбачеву 10 сентября[1945]. Западная Германия сдержала обещание, направив Союзу около 60 миллиардов немецких марок к середине 1991 года[1946]. Однако эта сумма выглядит скромной по сравнению с другими немецкими тратами. Например, после объединения на реконструкцию Восточной Германии были потрачены миллиарды марок, а в 1966 году консервативный лидер Франц Йозеф Штраус полагал, что Бонну придется заплатить 100–120 миллиардов марок (450 миллиардов по состоянию на 1990 год с учетом инфляции), чтобы Восточная Германия стала нейтральной, при этом Западная Германия была готова выйти из НАТО и Европейского сообщества, а также пообещать не поднимать вопрос о воссоединении Германии до конца века. В 1990 году немцы получили намного больше, а заплатили намного меньше[1947].