Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А в это время, когда Э. Коху осталось быть на свободе всего считаные недели (конец 1948 года), в городе Веймар находят другую часть сокровищ из его личной коллекции. Свидетельствуют советские эксперты К.И. Агафонова и И.И. Турыщева: «В конце 1948 года диpeктор картинной галереи в Веймаре доктор Шейдиг сообщил в советское управление, что в особой кладовой местного банка спрятаны 19 ящиков с полотнами и другими художественными ценностями советских музеев.
Он утверждал, что там три гобелена, 54 картины, 100 гравюр, 9 ящиков старинного серебра. Они были вывезены из Кенигсберга 9 февраля 1945 года и доставлены в Веймар 9—10 апреля 1945 года на грузовиках с швейцарскими опознавательными знаками Поппом – доверенным лицом, помощником и управляющим Э. Коха. Перед приходом советских войск Попп сбежал в западную зону, прихватив с собой часть награбленного своим шефом. Доктор Шейдиг считал, что оставшиеся ценности должны быть возвращены их законным владельцам.
Когда сотрудники управления осмотрели кладовую банка, то обнаружили лишь один гобелен, 27 картин, около 90 гравюр, но все ящики с серебром исчезли.
Найденное было отправлено в СССР».
Опись ценностей, вывезенных Поппом в Веймар, удалось найти только спустя почти полстолетия. Ее передал А. Овсянову известный германский журналист, историк и искатель утраченных культурных ценностей Гюнтер Вермуш.
Вот что в ней значилось (в значительном сокращении и без указания размеров).
Гобелен – 1750 г., Фландрия.
Картины. Каналетто: «Венецианский вид», «Канал Гранде в Венеции», «Большой канал в Венеции», «Венецианский монастырский двор», «Святая Мария Залуте в Венеции», «Площадь в Венеции», «Площадь Маркуса в Венеции».
Картины русских художников: «Девушка, вяжущая снопы», «Портрет девочки в овале», «Вид широкой реки».
Картины нидерландских художников: «Плывущий олень» (XVIII в.), «Вид города с рекой в вечернем освещении», «Птичья жизнь» (ХVII в.), «Ночь невесты» (XVI в.), «Сцена в крестьянском доме».
Кстати
В коллекции Э. Коха находились картины итальянские, французские, немецкие, большое количество картин, авторство которых не установлено, как и их первоначальная принадлежность. Все это в сочетании с отсутствием названия гобеленов и скудными характеристиками картин говорит о грабительском почерке и низком уровне познаний в области искусства.
Среди серебряных произведений, переправленных на запад, можно назвать десятки различных подсвечников, больших и малых чаш, кубков, кувшинов, ваз, кружек, бокалов, винных кувшинчиков, винных охладителей, подносов, всевозможных сервизов, потиров, сосудов с золочением, фрагментов из золота и янтаря в стилях классицизма, ранней и поздней готики, барокко и бидермейер.
В 1949 годy Э. Кох был опознан в английской зоне оккупации Германии, а в 1950 году был выдан для решения своей судьбы Польше, так как именно там он совершил самые страшные злодеяния. (На территории Польши по приказу Э. Коха были убиты 72 тысячи поляков и 200 тысяч евреев.)
Следствие по делу Э. Коха было закончено в 1951 году, а вот судебный процесс из-за болезни, всевозможных симуляций и голодовок начался только в 1958 году.
Кстати
После судебного разбирательства, которое длилось семьдесят семь дней, всевоеводский суд Варшавы приговорил Эриха Коха к смертной казни. Просьба о помиловании была отклонена, но… приговор так и не был приведен в исполнение, так как здоровье подсудимого казалось окончательно безнадежным.
В этих условиях смертный приговор был заменен пожизненным заключением. Но «смертельно» больной Э. Кох после этого прожил еще 27 лет, отличаясь завидным здоровьем, не страдая никакими болезнями. Сначала он отбывал заключение в Мокатовской тюрьме Варшавы, а с 1965 года – в тюрьме Барчево Ольштынского воеводства. Умер он аж в 1987 году!
Однако вернемся в послевоенную, теперь уже бывшую усадьбу Э. Коха. Сведения о первых послевоенных годах ее крайне скудны. Так, помощник начальника гражданского управления 8-й комендатуры А.И. Лукьянов вспоминает, что на территории усадьбы была бензоколонка. В 1945 году из нее выкачали примерно 12 тонн бензина, однако через некоторое время подземные баки снова наполнились, и так продолжалось несколько раз.
Эрих Кох в своем поместье Гросс-Фридрихсберг (Майское)
Из рассказа З.М. Купчика выяснилось, что в конце сороковых в бомбоубежище-бункере за кирпичной стеной, выложенной под «старину», были обнаружены ковры, дорогая посуда, несколько ящиков с вином, статуэтки, изделия из серебра, слоновой кости и янтаря. Чьи это были культурные ценности, из каких музеев, где они сейчас? На эти вопросы уже никто не даст ответа.
Более полные сведения о послевоенном Гросс-Фридрихсберге, а затем и Майском изложил в своей записке бывший архитектор (с 1945 года) Калининграда А.В. Максимов: «Помню, в 1954 году я вел планировочную группу в Облпроекте. Очередным заданием на проектирование был тепличный парниковый комбинат, который должен был быть в поселке Майском. 3десь я познакомился с главным агрономом совхоза В.А. Успенским, который уже работал с конца сороковых в бывшей коховской усадьбе. Все работники совхоза рассказывали мне о странном поведении немцев-хуторян в первые послевоенные годы. Они толпами ходили по территории бывшего имения и что-то тщательно изучали, а местами вели раскопки. Видно было, что они что-то искали. Работникам совхоза они рассказывали, что в последние месяцы войны здесь шли большие строительные работы силами советских военнопленных, которые были расстреляны вместе с их руководителями-немцами. В это время войсковые подразделения, охранявшие имение Э. Коха, не пропускали хуторян через него, а заставляли обходить, хотя раньше этого не было. Хуторяне говорили, что сюда из Кенигсберга каждый день привозили машинами строительные материалы, в том числе и готовый бетон. Работы продолжались несколько месяцев, а по их окончании следов строительной деятельности обнаружено не было, правда, территория парка увеличилась вдвое.
Первым начальником тогда еще военного совхоза был майор Г.А. Теличка, который хорошо говорил по-немецки. Человек он был любознательный и заинтересовался этими рассказами.
Проведя необходимую подготовительную работу и уточнив места производства работ, он приступил к планомерным раскопкам. Но случилась трагедия. Вечером, возвращаясь из города на мотоцикле, он не заметил натянутую через дорогу между деревьями проволоку и при столкновении погиб.
Все материалы дела майора Г.А. Теличко были переданы тогдашнему председателю поисковой комиссии В.Д. Кролевскому. Тем все и кончилось. Только память моя еще раз встряхнула стариною, желая напомнить истинную историю, а не очередную басню журналистов.
С товарищем В.А. Успенским мы изучили новую территорию парка, которая имела тогда заброшенный вид. Нас удивило наличие деревьев на ней одного и того же возраста, что и в старой парковой зоне. Подкопав одно из деревьев, мы обнаружили, что оно недавно посажено, а большие его корни аккуратно обернуты полосовым железом с войлочной прокладкой. Сличили немецкую топографическую съемку 1938 года со съемкой 1954 года и уяснили, что парк увеличен за счет поля. Тогда же удалось выяснить, что и дерновой покров был уложен сравнительно недавно (видна была квадратная нарезка его)».
А.В. Максимовым был по памяти нарисован план усадьбы Э. Коха и показаны места, рекомендуемые для исследований.
В какой-то степени записку А.В. Максимова подтверждает книга коменданта крепости Кенигсберг генерала пехоты О. Лаша «Так пал Кенигсберг»: «В конце февраля 1945 года, когда блокада крепости была прорвана, он (Э. Кох. – Авт.) послал сюда 12 крайсляйтеров и своего заместителя Гроссгера, чтобы по-старому держать в руках партию и население (сам Э. Кох в то время находится в поселке Нойтиф – коса Фрише-Нерунг. – Авт.). Наряду с восстановлением ненужных управленческих органов эти посланцы гауляйтера аанимались оборудованием и ремонтом его имения».
В 1950 году в Калинингpад был вызван бывший заключенный немецкого лагеря в Meтгeтен (Космодемьянском) Д.В. Побот. В беседе с сотрудникaми тогдашней поисковой комиссии он рассказал, что в лагере находился с августа 1944 года, а в сентябре того же года в составе команды (пpимерно 20 человек) работал в усадьбе Э. Коха. Они врyчнyю отрывали траншеи глубиной 2,5 метра и укладывали на дно горизонтально железобетонные трубы метрового диаметра. Укладку имущества в них производили немецкие солдаты