Попутно появилась еще одна фишка. У нас где-то в недрах кухни обнаружился такой маленький половничек, по размеру чуть больше столовой ложки, но по форме именно половник. И вот как раз его Ганя нашел и полюбил. И возжелал все есть только этим половником. Для вторых блюд мы еле-еле отстояли вилку, а вот суп он ел этим половником больше года и никак от этого избавиться было нельзя. Я пыталась его прятать, но тогда все шло еще хуже, потому что мальчик брал настоящий большой половник и ел им. Характерно, что Ганя не только ел половником, но и очень любил об этом поговорить. Это был один из первых случаев разговорного зацикливания, которых стало больше по мере его взросления: мальчик больше не кружился, не кидал в потолок пингвинов, но мог, как заезженная пластинка, часами говорить об одном и том же – обычно о какой-нибудь глупости. Способ с этим бороться придумал вечно жизнерадостный друг Диниса Герасимов. Когда они ехали втроем куда-то за город, и Ганя начал их доставать разговорами про половник, сидевший за рулем Герасимов вдруг бодро запел: «Суп удобно есть половником! Суп удобно есть половником!» – а Динис подхватил. Тут, кстати, не могу не заметить, что их хоровое пение я вынуждена терпеть уже полжизни. Тогда же мальчик был неприятно удивлен, что в его теме появился новый солист, и запротестовал. В общем, оказалось, что можно сбивать Ганю с зацикливания, имитируя его самого, – это, хоть и не всегда, но все же срабатывает.

Дом наш все наполнялся и наполнялся разнообразными блюдами, приготовленными Игнатом. Пироги, торты, булочки с корицей, фаршированные баклажаны, пюре, сложные яичницы… и мы уже знали, какая у мальчика будет профессия, когда он вырастет. Он научился быстро нарезать овощи кубиками и соломкой, очень аккуратно чистить картошку. Мыл посуду и со свойственной ему тщательностью оттер все днища кастрюль, которые до этого годами у нас были темными. Все блестело, и на кухне был идеальный порядок. Ганя прекрасно разбирался в том, чем отличается миксер от блендера, измельчителя и комбайна, а также кто и зачем из них погружной…

Когда мы ездили с ним в поездку по Карелии, там он с удовольствием начищал и нарезал ведро морковки на весь отряд. Мы водили Ганю на разные кулинарные однодневные занятия и мечтали пристроить его на длинный курс какой-нибудь французской кухни. Даже стали искать знакомых со своим кафе, чтобы мальчик мог походить туда посмотреть, как работают повара, – но таковых, правда, не нашлось. Зато обнаружилась куча наших друзей, которые не прочь были зазвать Ганю в гости, чтобы он у них что-нибудь приготовил. И мы с радостью передавали нашего домашнего шеф-повара в другие места с тем, чтобы пока самим разгрузить немного квартиру от разнообразных сотворенных Игнатом блюд.

Итак, после года в подготовительном классе школы VIII вида мы захотели большего. Все-таки продолжать изучение букв алфавита и счета в пределах десяти казалось расточительной тратой времени, Ганя тогда знал уже гораздо больше. Ему уже исполнилось восемь лет, и поэтому никакая комиссия не могла нам помешать – формально мы могли подать документы в любую школу. И мы отправились прямиком туда, где нас хотели принять еще за год до этого.

Они, кстати, к этому времени переехали в просторное здание, типовую школу 60-х годов. Большие классы, широкие коридоры, да еще и расположена школа оказалась совсем недалеко от нас, рядом с метро «Проспект мира». Мы пришли на концерт по случаю начала учебного года, в котором участвовали все учителя вместе с учениками, – и остались просто в восторге от веселой атмосферы и всеобщей радости взаимного общения. Ура-ура! Мы становимся частью этого прекрасного коллектива.

В класс наш набралось четырнадцать человек, некоторые из них были со схожими проблемами. Но учительница Арина Александровна мне сразу не понравилась. Это была молчаливая девушка двадцати трех-пяти лет, с дредами на голове и очень зажатая. На мой взгляд, с маленькими детьми должен общаться, наоборот, открытый и душевный человек. Но, подумала я, может быть, первое впечатление ошибочно. В первый день нам устроили экскурсию по всей школе, потом мы все вместе оформляли наш класс.

Дети занимались по особенной, довольно интересной программе: читали, считали, пели, пришивали пуговицы, плели коврики – в духе системы Монтессори, здесь было много работы на развитие мелкой моторики. Под Новый год ставили спектакль вместе с родителями, куда я отправила Диниса, потому что как-то уже очень давно устала от театра. Еще был очень красивый праздник фонариков, которые мы все вместе смастерили своими руками. В разноцветные бумажные плафончики вставлялись свечки, и дети таинственно бродили с огоньками по всему полутемному зданию.

Во время большой перемены первоклашки ели за общим столом, а перед этим читали молитву или пели какую-то песенку. Ганя ее довольно быстро выучил.

В программе нашего класса много времени уделялось чтению сказок вслух. Незнакомый текст Ганя воспринимал плохо. Я сразу предложила, чтобы Арина Александровна заранее присылала текст мне и мы могли с Ганей разбирать сказку дома. Мы начали усердно заниматься, и я далеко не сразу заподозрила неладное. Поначалу я хотела посмотреть, как все пойдет, но еще после первой экскурсии по школе учительница наша обиженно заявила, что она никого в класс во время занятий не пускает. Тогда я попыталась, приведя Игната в школу, посидеть под дверью. Но ничего не было слышно. Иногда мальчик выбегал в туалет, но добиться от него, что там и как, было невозможно. Я перестала сидеть рядом, и зря. Оказалось, что Арина Александровна невзлюбила нашего мальчика и довольно скоро стала выставлять его за дверь безо всякого присмотра! Чтобы он не мешал учиться другим. Я однажды пришла пораньше и ужаснулась картинке, которую застала. Изгнанный Игнат ошивался бог знает сколько времени в школьном коридоре, и старшие дети, играючи с ним и называя его по-доброму «огурцом», водрузили его на подоконник, а окно за спиной было открыто! И никого из взрослых рядом не было.

Я обсудила с Ариной Александровной вопрос о выставлении из класса ребенка, рассказала ей про ситуацию с окном, но, видимо, это настроило ее еще хуже. Она, правда, прекратила выгонять мальчика, но нанесла нам непоправимый вред, приучив его сидеть тихо во время чтения.

Это чтение вслух в вальдорфской школе было специальным действом. Учительница читала негромким вкрадчивым голосом, почти безинтонационно, а вокруг на коврике и на специально сшитых родителями подушечках сидели дети и тихо-тихо якобы слушали. А мы столько лет боролись с тем, чтобы Игнат не слушал русскую речь, как музыку, – то есть пропуская слова мимо ушей. Разыгрывали по ролям, с картинками, театром, разъясняли каждое слово. На это был положен кропотливый труд многих людей – и вот из-за этого педагогического дарования все полетело в топку! Арина Александровна во время чтения каждый день заставляла мальчика сидеть тихо – то есть попросту отправляла мальчика обратно в его миры, куда он радостно уходил и откуда мы его так долго вытаскивали. И до сих пор мы не можем расхлебать последствия. Как только Игнат слышит не разговорную речь, а относительно монотонное повествование, то автоматически отключается. Когда я читаю ему, то останавливаюсь через слово, задаю наводящие вопросы, постоянно дергаю-спрашиваю его, чтобы удержать внимание.