В коррекционной школе шансов на хоть сколько-нибудь полноценное общение с ровесниками у Игната не было практически никаких. Хотя Марине Сергеевне удавалось пробудить в детях ощущение принадлежности к своему классу, все-таки большого интереса друг к другу они не проявляли. У Гани нередко возникала навязчивая идея пристать перед началом уроков к какому-нибудь мальчику или девочке, при этом круг кандидатов был строго ограничен, – но это было трудно назвать общением, так как никакой взаимности это его стремление не вызывало. Тем более не было и речи о том, чтобы поиграть в какие-то осмысленные игры с правилами, победителями и т. д. А вне школы приятелям просто неоткуда было взяться. Когда очень редко мы оказывались в гостях, где были дети примерно Ганиного возраста, ни разу не случалось, чтобы он с кем-то начинал играть или даже хотя бы разговаривать.

В этом смысле настоящей находкой были прогулки с дядей Игорем, но они происходили не чаще, чем 2–3 раза в месяц. Поэтому я очень рассчитывал, что удастся подтянуть Ганю до уровня, когда он сможет играть во что-нибудь со старшим братом – разумеется, так, чтобы интересно было им обоим. Трудность была в том, что для начала надо было научить мальчика самому принципу игрового соперничества. Даже самые элементарные вещи типа «кто быстрее добежит» или «кто дальше бросит палку» для Игната были совершенно неочевидны.

Я начал с игр с кубиками и фишками, которые сам обожал в дошкольном возрасте. Идем на шесть кружочков, тут стрелка вперед, тут стрелка назад, тут пропускаем ход – вот это все. Постепенно Ганя уловил суть, и я стал вызывать Ваню, чтобы мы играли втроем. Но по-настоящему увлечь у меня не получалось ни того, ни другого, оба относились к этим играм как к странной прихоти папы. Я еще возлагал надежды на настольный хоккей, но тут у Гани были серьезные проблемы с координацией. Лото, домино, карты – тоже все мимо. Правила Гане еще кое-как удавалось объяснять, но никакого интереса это у него не вызывало.

Но было такое обстоятельство, что у нас, в некотором смысле, шахматная семья. Мои родители, особенно мама, когда я был маленький, много играли в серьезных турнирах, куда часто возили меня с собой. Позже мама стала старшим тренером женской сборной СССР, а в описываемое здесь время занималась организацией турниров шахматных ветеранов. Конечно, она быстро взяла в оборот Ваню, который, немного походив в кружок рядом с домом, съездил с ней после этого на турнир в Румынию и, в общем, вышел на какой-то относительно приемлемый уровень. В случае с Ганей о подобном, казалось бы, можно было только мечтать.

И вот Юка купила где-то диск «Большое шахматное путешествие». Неожиданно он быстро сменил давно научившуюся считать и читать Бабу-ягу. Ганя стал самостоятельно осваивать, как ходят фигуры. Попутно он научился играть в довольно нетривиальную игру «Улей», и это произвело серьезное впечатление на бабушку Римму. А если что-нибудь приходило бабушке Римме в голову, то изменить это могли только совсем уж чрезвычайные препятствия. Аутизм к ним не относился. Со своей фирменной методичностью, которая по многим другим поводам нередко выводила меня из себя, моя мама обучала Игната не просто как, но еще куда и зачем ходят фигуры. Кроме того, чтобы втянуть мальчика в процесс, мы на его глазах по часу-полтора резались в блиц. Так, глядя со стороны на взрослых, в свое время учился играть я, и, как ни странно, с Ганей это тоже сработало. Лет в девять он уже мог и хотел играть с Ваней. Правда, тот нещадно обыгрывал младшего брата, что приводило к большим расстройствам. Но даже эти слезы были в своем роде отличным результатом – мальчик начал хорошо понимать, что такое выигрыш и проигрыш, и стал испытывать по этому поводу нормальные человеческие эмоции.

Не помню уже, в какой момент это началось, но наш мальчик начал готовить. И как все у Гани, это быстро превратилось в карнавал. Он мог приготовить не просто вкуснейший борщ, который, кстати, сама я в то время готовить не умела, но и пышки к нему. Или нежнейший рукодельный торт «Птичье молоко» – в магазине вы не найдете ничего похожего. В общем, у нас в доме шел год высокой кухни.

Вот например, я могла проснуться после полудня, и мальчик меня звал: «Мамочка, иди кушать!»

Я приходила. Стол был накрыт. Предо мной дымилась тарелка супа с кисточкой зелени посередине, рядом на салфетке лежала ложка, а на блюде пирожки, испеченные им только что и добытые с пылу с жару из духовки.

Кстати, такое нежное обращение друг к другу появилось в нашем доме вместе с Ганей. Мамочка, папочка. Раньше мы никогда так не говорили. С Ивашей мы обходились обычным «мама», «папа». И длинными философскими беседами. А у меня в семье вообще принято любовь выражать, яростно критикуя. Но Игнат ввел в наш повседневный обиход уменьшительно-ласкательные слова. Так же, как и бесконечные объятья в течение дня и постоянные признания в любви. Еще у мальчика был прекрасный аргумент, когда он при своем небогатом лексическом запасе хотел тебя на что-нибудь уговорить, он присаживался рядом, поглаживал тебя и говорил: «Ты хороооший!» С такой проникновенной интонацией, что ты неминуемо чувствовал себя очень хорошим и не мог отказать. Я, кстати, потом неоднократно использовала этот способ на своих знакомых и он всегда действовал безотказно. В общем, благодаря Гане весь наш дом преобразился – понежнел, помягчел, да еще и наполнился вкусными запахами.

Мальчик готовил с няней, мальчик готовил сам. Рецепты и всякие кулинарные хитрости он выуживал в ютубе. От роликов с метро и лифтами Ганя плавно перешел сначала на миксеры и электромясорубки, а потом и на то, для чего они, собственно, нужны. Изучая клипы с рецептами приготовления супов, салатов и тортов, мальчик с магнитофонной точностью воспроизводил дикторские интонации на кухне: «Сегодня мы приготовим борщ. Для этого нам понадобится…» – и, ловко орудуя ножом, филигранно резал овощи, а затем принимался их «пассеровать» – это слово в семейном лексиконе появилось тоже благодаря Игнату. После пассеровки он наливал столовую ложку супа в сковороду и потом выливал все это обратно в кастрюлю, чтобы ничего не пропало! Мне было чему у него поучиться.

Мы, конечно, всячески поддерживали это полезное увлечение. Закупали нужные продукты, нахваливали, ели. И толстели. Мальчик мог наварить три или четыре кастрюли разных супов за день. Мы не на шутку задумывались над тем, чтобы относить еду в какие-нибудь центры помощи бездомным, а то в холодильнике реально не оставалось места.

Не обошлось, разумеется, без перекосов. Нашей любимой навязчивой темой стал суп из огурцов. Няня, бабушки и я неоднократно пытались уговорить Ганю отказаться от этой идеи, но нет. Ни один Ганин суп не обходился без добавления туда огурца. И даже когда Динис завел мальчику скайп, то он установил ему пароль «супизогурцов».

А вот помидоры мальчик никогда не ел и как-то их, что ли, опасался. Я, кстати, заметила, что многие аутичные люди не одобряют помидоры. В Ганином рационе их полностью заменили огурцы. Их он ел в любом виде – и в сыром, и в соленом, и даже в вареном. Это был чуть ли не единственный салатный овощ, который он употреблял.