– И про что же, интересно?

– Про насилие в целом, про то, как много его в нашем мире и что оно вот тут, под ногами, перед нами и даже нами делается. По крайней мере, с нашего молчаливого согласия. Потому что никто не хочет связываться, никто не хочет рисковать, и все осторожненько проходят мимо, перешагивая через труп так, словно это лежачий полицейский.

– Эка тебя задело! – хмыкнула Фая. – Надо почитать… про Саландер.

– Почитай Майкины «камни», Фая. А то я с ума сойду переживать, что, может, я зря подругу обидела. Такие вещи ведь пишутся, знаешь, годами. Она сказала – пять лет. Майке нет и тридцати, она слишком молода для такого, разве я не права? Послевкусие от книги такое сложное, как от сухого красного.

– Сухое сухому рознь! – строго бросила сестра.

– Не кислятина. Помнишь, твой Апрель приносил нам бутылку. Как она называлась? Прямо отличное вино было, не то что я обычно пью из этих ужасных картонных коробок.

– В вине мы разбираемся, – рассмеялась Фая.

– Меня даже не отпустило до сих пор.

– От картонного вина?

– От ощущения этих страниц и от главного героя. Человека, который не только способен на все, но и решил, что у него нет выбора. Если человек может совершить преступление, он его обязательно сделает.

– Новая версия закона Мёрфи.

– Именно! Прямо в точку. Если человек рожден убийцей, он убьет, даже если у него нет для этого повода. Возьмет пистолет, придумает какой-нибудь повод, какую-нибудь свою версию «справедливости», пойдет и выстрелит в человека, который ему лично ничего не сделал, который его даже не знал и никак не пересекался, ни одного слова, ни одного жеста. Как убийца Джона Леннона.

– Ну, тот-то стрелял ради славы, – заметила Фая. – А зачем тебе, собственно, нужно знать точно, кто написал эту книгу? Ну узнаешь ты, и что? Автограф пойдешь брать?

– Пять лет жизни, Фая. Если бы у тебя украли пятилетний труд, что бы ты сделала?

– Я просто не способна столько лет подряд реально трудиться. Иногда я прихожу в офис и даже минуты не работаю. Читаю какие-нибудь статьи с умным видом. Я бы за пять лет уже забыла, с чего начинала.

– Тебе надо посмотреть, как Кукош принимал эту премию за книгу. Ох, не знаю, может, я и не права, но я уже ненавижу его в этой дурацкой расшитой рубахе, словно прямо со сцены он планирует дальше траву косить.

– Трава траве рознь.

– Фая! Что, если это не его книга?

– Возможно. Да, ты права, это возмутительно и предосудительно, ай-ай-ай. Но мы-то с тобой тут при чем? – спросила Фая, и я даже растерялась. – Я что, главный уполномоченный по вселенской справедливости в московском регионе? Может, мне пойти и взять обрез? В конце концов, никто же не умер.

– Меньше всего я ожидала услышать такое от тебя!

– Почему это? Что бы я ни сделала – ничего хорошего не выйдет.

– А может, выйдет?

– Допустим, Майка врет. Допустим, она придумала все про свои занятия с Кукошем и вообще все придумала. Тогда она просто опасна, и с нею не стоит связываться. Я уже имела дело с одной психованной бабой, поверь мне, это не так весело, как звучит, и влезать в это по доброй воле снова я не стану. А теперь допустим, что Майка не врет. Это значит, что Кукош украл книгу, и тогда он сделает все, чтобы защитить свою репутацию. Он опасен, богат и знаменит, и с ним лучше не связываться. Так или иначе, мы пострадаем. Ты пострадаешь больше всех, Лиза.

– Я-то тут при чем?

– Вот именно! – воскликнула Фая. – Ладно бы дело шло о твоей безопасности или твоей личной проблеме. Но нет, ты хочешь, чтобы я влезла в эту историю из чистого человеколюбия. Но ты меня с кем-то путаешь, с какими-нибудь героями Чехова, которые жалеют людей и любят вишневые сады. А я больше персонаж Агаты Кристи. У нее там хороших людей нет, там никто никого не жалеет и все врут друг другу. Потому-то ее книги так популярны.

– Герои Кристи просто реалистичны, они – живые люди.

– Значит, ты хочешь помогать людям? Сидеть с их котами, биться за их авторские права?

– Ничего я не хочу, – процедила я, бросая трубку – в прямом смысле. Я размахнулась и швырнула ее на пол. Больше всего меня бесил и возмущал тот факт, что Файка была права. Ну какое мне дело? У меня что, своих проблем мало?

В комнату заглянул Сережа.

– Что упало? – спросил он со спокойным лицом человека, живущего в полной гармонии с собой.

Это меня всегда восхищало в моем муже – способность принимать себя таким, какой он есть, без сомнений, без волнений и попыток что-то поменять. Только радость, только благодарность всевышнему за то, каким тот его, Сережу, создал. Кто угодно мог иметь вопросы к создателю. Бывшая жена наверняка нашла бы что сказать. Сережина мама была недовольна. Я, как бы ни пыталась скрыть этот факт от самой себя, устала до чертиков от его выкрутасов. Но сам Сережа был безмятежен и только немного волновался за то, что у меня упало с таким грохотом.

– Телефон, – сказала я. – Только он не упал. Я его кинула. И я не понимаю, какое тебе до этого дело.

– Да нет, просто странно, – удивился мой муж, но продолжать разговор не стал, пожал плечами и развернулся.

Не так быстро.

– Скажи, Сережа, почему ты еще здесь? – спросила я тихо, вкрадчиво, подбираясь к нему бесшумно, как кот, которого мы потеряли. – Почему ты не уехал?

– А к чему такая спешка? Разве мы мешаем друг другу? – ответил он, застыв в дверях. Только чуть повернул голову.

На Сереже были домашние серые тренировочные штаны, футболка с флагом и эмблемой благотворительного марафона. Да-да, он бегал марафоны. Сережа делал зарядку, любил себя. Разве не к этому мы, психологи, призываем всех? Сережа как пример идеального представителя человеческой расы – в этом было что-то противоестественное. Я пожалела, что кинула телефон на пол. Если бы он был сейчас у меня в руке, кинула бы его в Сережу.

– Разве то, что мы не мешаем друг другу, так уж важно? Твоя жена сказала тебе, что хочет развода. Что она больше тебе не жена, что вы отныне – чужие люди. Ты считаешь, это недостаточный повод, чтобы уйти? – ответила я вопросом на вопрос.

– Какая муха тебя укусила? – спросил Сережа по-прежнему возмутительно нежным, заботливым голосом. – Плохой день? Ты с кем-то поссорилась и решила отыграться на мне?

– А почему бы и нет?

– Да на здоровье, – широко улыбнулся он. – Лишь бы ты была счастлива.

– Нет, Сережа, ты не можешь так говорить. Если бы ты хотел, чтобы я была счастлива, то не стоял тут сейчас с видом терпеливого святого. Если бы ты хотел, чтобы я была счастлива, ты бы не уезжал неизвестно куда, как только тебе становилось скучно. Ты бы волновался за детей, играл бы с ними. Ты бы иногда – для разнообразия – устраивался бы на настоящую работу. Просто чтобы иногда я могла немного выдохнуть.