Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Валентина – Венедикту, июнь 1974 года
Веничка, здравствуй.
Очень долго идут от тебя письма, целые десять дней[368].
Вчера приехала из двухдневной поездки по Москве, постоянно вспоминала тебя, хотя бы потому, что два часа разыскивали с ребятишками[369] улицу Горького и выпить было не с кем. Я потеряла Нинин телефон[370], а Наташки Муравьевой[371] с Тихоновым дома не оказалось, пришлось ехать ночевать в ненавистную Правду[372]. Да, Авдиева Татьяна[373] сказала по телефону, что Игорь на неопределенные месяцы или даже годы сбежал от нее и московской пустоты (потому что тебя нет) на Байкал. Видишь, как тебя здесь не хватает. Да, Веничка, ехать к тебе, пожалуй, не рискну. Заезжали Шрамковы[374] проездом из Ташкента, жара невыносимая в ваших краях, а я больше 25° не вынесу с моими сердцебиениями, да и дорога такая длительная. Быть может, в августе будет прохладнее? Тогда напишешь.
Мои планы самые примитивные: 20‐го июня с сыном едем в Ленинград (благо там Шрамкова не будет 10 дней), за эти 10 дней осмотрим всё, что интересно, кстати, и Царскосельский лицей открылся в дату рождения[375].
Твоих знакомых ленинградских никого не знаю, иначе завезла бы от тебя поклоны и обещания новых шедевров осенних. А с 1‐го июля рискну поехать в какой-нибудь лагерь пионерский, во-первых, потому что денег заработаю, во-вторых – буду август свободна, а в-третьих, и это главное, – буду свободна от разговоров с Галиной Зимаковой, которая приезжает на весь июль со всем семейством[376]. Попробую забрать с собой в лагерь сына, его тоже давно пора убирать из Мышлина. Более некуда мне податься. Очень бы хотелось к тебе приехать, но ты даже не пригласил. Письмо твое переполнено холодом (от жары, наверное). Да, а как ты, северный по душе и телу, переносишь эдакие градусы?
Наверное, и вина невозможно выпить, спирт испарится, пока ко рту поднесешь. По телевизору каждый день слушаем сводки по Узбекистану.
Сын окончил с похвальным листом за отличные успехи и примерное поведение. (Последнее – самое смешное.) Спрашиваю, что передать тебе, говорит: передай, чего ему (т. е. тебе) хочется.
Правда, в парке Горького с ним рискнула выпить бутылку красного, поставив его на шухере.
Почему не заехал до 8‐го в Мышлино и меня не пригласил?[377] Я через день звонила Авдиеву, и лишь один раз он оказался дома.
16‐го получу деньги, пришлю тебе десятку, в письме не вытащат? Пожалуй, пошлю телеграфом, выпей за то, что я все-таки часто вспоминаю тебя, или за то, что ты ни разу не вспомнишь меня. Все равно. Я привыкла к твоим долгим отсутствиям, но это слишком длительное. Если мои письма тебе чуточку нужны – напиши об этом, я буду писать через день, два, три. По твоему письму это было незаметно. Ну, да ладно.
Пиши иногда, я почему-то твои письма вскрываю с каким-то страхом. Словом ты владеешь и слогом великолепно. Что за шедевр создаешь – не спрашиваю, все равно не скажешь мне. А может быть?
Пиши много обо всем.
Целуем тебя с сыном. И помним.
Да, перечитываю по ночам и восхищаюсь Гоголем.
Валентина – Венедикту, август (?) 1974 года
14 <августа (?)>
Приветствую Венедикта Ерофеева!
Веничка, получилась нелепица с твоим письмом, т. е. я его куда-то запропастила или мои родственники, поэтому 2 месяца ждала твоего адреса, половину помнила, а этот Янгиер забыла начисто[378]. Так что прости меня. Звонила Авдиеву трижды в надежде узнать, но они тоже куда-то запропастились.
Ездила в Ленинград, побывала во всех знаменитых местах, в лавре Невской и Волковском кладбище, положила по гвоздичке в изголовье самых почитаемых людей России.
Очень большое впечатление произвел лицей и Екатерининский дворец, слушала 23 июня на празднике поэзии Кушнера[379] ‹…›.
Впечатлений много, но давно уже в Мышлине, и с сыном вместе ходили за грибами, которых пропасть, из них червивых тоже пропасть.
Сын лежит пятый день в постели, распорол ногу, опухла, кровоточит, и нет никакого врача. Видимо, придется везти в больницу. Настроение, в отличие от твоего, скверное, все надоело, все мерзко, да еще болезнь Венькина. В гостях желанная Галина Вас<ильевна> до 1‐го сентября, еще этого-то мне и не хватало. Слава Богу, наконец, уснули.
И это твое письмо сухо, деловое письмо, видимо, я тебе действительно в тягость, все равно, заезжай, хочется тебя увидеть, ты, наверное, черен, как жена Тутанхамона, дочь знаменитой Нефертити. (Это я была на выставке сокровищ гробницы Тутанхамона[380], ничего нелепее в Ленинграде не видела.)
Удивляюсь твоей выносливости, видимо, я напрасно испугалась поездки к тебе. Наверное, жара, змеи, землетрясения – просто легенда, и напрасно этим пугают.
31‐го здесь собираются отмечать день рождения бабки[381] все ее московские, ленинградские, собинские родные[382]. 1‐го сматываются. Думаю, тебе будет неприятно их видеть. Жду 1-го, 2‐го в любое время, с вином и без вина, с виноградом[383] и <без>.
Целую руки твои и тебя
Я.
Очень хочу увидеть.
Привет от сына,
в постели и читает сказки Андерсена
Валентина – Венедикту, 8 декабря 1982 года
Венедикт, Галина!
Взываю к вам! У Венички нет зимних ботинок (44), шапки и перчаток. И здесь немыслимо купить. Быть может, что-то можно сделать? Умоляю вас.
Необязательно сюда приехать, ведь совсем недолго доскочить до интерната, ведь он там с понедельника по субботу[384]. Вся надежда на вас, Галина, хоть Вы сделайте что-нибудь.
Веня, потеряла Тамарин адрес, пришли, пожалуйста[385].
8/XII.
Валя
Валентина – Венедикту, 1 февраля 1983 года
1.2.<19>83
Венедикт, Галина – день добрый.
Во-первых, огромнейшее спасибо за все полученные подарки – Веня несказанно рад, да и я тоже: всё впору, кроме пальто, его я отдам в мастерскую. Во-вторых, приехать Веня никак не мог: сам попал в больницу, лежит в Костерёве[386] и когда выпишут – неизвестно. Ведь он – допризывник, вот и обнаружили лоботрясики у него повышенное давление и упрятали в больницу.
Он на прошлой неделе был в Москве с классом в Третьяковке, звонил Вам, Галина, несколько раз, но дома, видимо, никого не было[387].
Как только Веня поправится, заглянем к вам обязательно, у Вени большое желание, а, быть может, вы заедете к нему и сюда. Не забывайте нас. Жмем ваши руки.
Переписка с Галиной Ерофеевой (Носовой)
Москва – Кольский
