еще та же девушка из Луизианы. Порой я задаюсь вопросом… почему я? Почему я стала знаменитой, когда есть тысячи великих певцов и музыкантов, у которых никогда не будет таких возможностей, как у меня?

– Я ни черта не смыслю в музыкальной индустрии, но полагаю, что там так же, как и везде. Тебе повезло, но уверен, что ты также приложила чертовски много усилий, чтобы добиться того, что имеешь сейчас.

Она кивнула.

– Мы и вправду добились успеха. Все называли «Акадианский шторм» успехом за одну ночь. Словно мы появились из ниоткуда и – бум! Добились успеха, не прилагая никаких усилий. Они не думают о тех годах, когда мы работали на паршивых работах и молились о концертах. Мы были на мели, жили в квартирах, кишащих тараканами, и питались «Дошираком». А теперь… что ж, теперь мне не нужно беспокоиться о деньгах.

– Наслаждайся музыкой на всю катушку. А когда перестанешь получать от нее удовольствие, просто заверши карьеру.

– Уйти со сцены не так-то просто.

– Всегда сложно отпустить то, что любишь.

– Говоришь так, будто уже проходил через подобное.

– Я много лет был ковбоем родео. Наездником на мустанге без седла. Мне это нравилось, но я ненавидел то, насколько мне это нравилось.

– Почему?

– Это шоу. Оно шло вразрез со всем, во что я верил. Использование лошадей ради развлечения. Мне претило носить шпоры [20]. Они тупые, а не острые, но дело не в этом. Чтобы успешно выступить и получить высокие баллы, ты должен коснуться шпорами мустанга, когда тот выбегает из загона, и удержаться в таком положении, пока лошадь не ударит передними ногами о землю. Буквально вонзить шпоры в лошадь, – объяснил я.

– Тогда зачем ты этим занимался?

– Деньги. Прилив адреналина. Аплодисменты толпы, – честно ответил я. В то время я нуждался в признании, но мне было трудно открыто говорить об этом. – Я ушел из родео пару лет назад. Потерял вкус к этому делу. Просто больше не мог продолжать этим заниматься.

– Но ты по-прежнему чувствуешь вину за то, что тебе это нравилось.

– Отчасти да.

Ее взгляд прошелся по моему телу, прежде чем вернуться к лицу.

– Держу пари, у тебя это хорошо получалось.

– Я был одним из лучших.

– И скромным тоже.

– Не вижу ничего плохого в том, чтобы признать, что ты хорош в чем-то.

Шайло добавила в кастрюлю еще куриного бульона и продолжила помешивать рис деревянной ложкой. Если до этого я был голоден, то теперь у меня буквально текли слюни.

– Что заставило тебя уйти?

Я пожал плечом.

– Я перестал быть одним из лучших.

– Значит, тебе нравилась слава?

– Да. А я не умею проигрывать.

Шайло вытерла пот со лба тыльной стороной ладони, напомнив мне, что трудится ради меня у горячей плиты.

– Почему ты не включила кондиционер?

– Я выросла на Глубоком Юге [21], в доме без кондиционера. Мне не привыкать потеть. На самом деле мне это даже нравится.

Я выбросил наши пустые бутылки пива в мусорное ведро и достал из холодильника еще две. Открыв крышку о край стола, я прижал холодную бутылку к ее раскрасневшейся щеке. Она застонала, и этот звук отдался прямо в моем члене.

– Это так приятно. – Шайло взяла пиво из моих рук и поднесла его ко лбу, затем чокнулась своей бутылкой с моей. – За новое начало и за то, чтобы понять, когда следует все закончить, – сказала она, и у меня возникло ощущение, что она говорит не о своей музыкальной карьере.

Мы выпили за это. Я наблюдал, как она делает глоток, изо всех сил стараясь не думать о том, что хотел бы с ней сделать. Когда Шайло опустила бутылку, ее глаза встретились с моими. Я придвинулся ближе и провел пальцами по линии ее подбородка, отметив, как от моего прикосновения у нее перехватило дыхание.

– Броуди, – прошептала Шайло, глядя на меня из-под ресниц.

– Ммм?

Она приблизилась ко мне, отчего ее сиськи прижались к моей груди. Я поставил бутылку на стол и обхватил рукой ее затылок. Другой рукой скользнул по ее боку, положив на бедро, и ее пухлые губы приоткрылись на вздохе.

Шайло прикрыла свои дымчато-серые глаза и прерывисто выдохнула.

– Прошло так много времени.

– С чего? – Большим пальцем я коснулся нежной кожи чуть выше пояса ее шорт.

– С тех пор, когда хоть кто-то заставлял меня почувствовать, что я умру, если он меня не поцелует.

Шайло приблизила свое лицо к моему. Она была чертовски красива, и у меня возникло то же чувство, что и в день нашей встречи. Будто я ждал ее всю свою жизнь, даже не осознавая того.

– Ты хочешь, чтобы я тебя поцеловал?

– Тебе нужно особое приглашение? Чего ты ждешь, Ковбой?

Мой взгляд опустился на ее пухлые, мягкие, как подушка, губы. Она прикусила нижнюю губу своими ровными белыми зубами, и не знаю, было ли это продуманным шагом или нет, однако мой член стал тверже.

– А что насчет того, чтобы быть просто друзьями?

– Мы все еще можем быть друзьями, – выдохнула она, обвивая руками мою шею и теребя кончики моих волос. От нее пахло жасмином. Сексуальный. Экзотический. Опьяняющий аромат. Как она. – Хорошими друзьями.

– Неужели? – Я обхватил ее лицо ладонями и приблизил к своему.

– Да. – Она сглотнула. – То есть это ведь всего лишь поцелуй, верно?

– Верно.

Опустив голову, я впервые попробовал то, что считал запретным плодом. Сладкий. Манящий. Недосягаемый. Я не тот парень, с которым согласится быть такая девушка, как Шайло Леру. Наши миры разделяли световые годы.

Но это всего лишь поцелуй. Никто из нас не заинтересован в серьезных отношениях.

Шайло приоткрыла губы, и я скользнул языком ей в рот. Она пососала его, вызвав у меня стон, пока мои руки блуждали по ее миниатюрному подтянутому телу, исследуя его изгибы и упругую круглую попку. Шайло целовала меня с такой настойчивостью и напором, что, по всей видимости, прошло много времени с тех пор, как ее целовали в последний раз.

Я отстранился, чтобы перевести дыхание, и слегка сжал ее попку.

– Мне нравится твоя идея быть просто друзьями.

– Замолчи, – прорычала она, сжимая мою футболку в руках и притягивая ближе, стирая крошечное расстояние между нами. Я рассмеялся, но она заставила меня замолчать поцелуем, затем нежно прикусила мою нижнюю губу и засосала ее. Мне нравилось смешивать боль с удовольствием.

Схватив ее за бедра, я приподнял ее, и она обвила мою талию ногами, прижимаясь к моей эрекции. Я развернул нас и усадил ее на столешницу. Наши