длинная, мы решили срезать и пойти не по петляющей тропинке, а по ровной лесной дороге, но, дойдя до деревянных ворот, поняли, что срезали слишком круто и не в ту сторону.

Чертыхнувшись, Анька пожелала Женьке провалиться на первый этаж в крайнюю палату, где был склад сломанных кроватей, беспорядочно наваленных друг на друга железными ножками вверх, и в бессилии опустилась на земляную кочку. Рядом сел Сережа и выключил фонарик. Сейчас свет был не нужен, и, учитывая неопределенность ситуации, в которой мы оказались, батарейки можно было поберечь. Но света меньше не стало.

Втроем мы сидели в белом круге, а источник света – белая точка, за которой ничего не было видно, находился в беседке у ворот. Обнаруженный круг стал удаляться и уменьшаться, а после того как осветил черные берцы своего хозяина, вовсе исчез.

По официальной версии, мы гуляли, а потом как-то незаметно стемнело, и вроде как уже пора в корпус, но мы немного подзабыли, где он, собственно говоря, находится. Внимательно всех выслушав, Ринат снова включил фонарик и посветил на тропинку вдоль забора.

– Если по ней пойдем, то выйдем к посадочным огням. Я провожу. Леха на тропе светосигнальное оборудование установил, чтобы никто не заблудился, но, наверное, надо было ставить больше.

Согласившись с тем, что светосигнальное оборудование – это хорошая идея, так как уличное освещение в этой стороне почему-то отсутствует полностью, мы построились в колонну по двое и двинулись в указанном направлении. Совсем скоро в траве между деревьями замигали желтые огни. Это горели помещенные в тридцать граненых стаканов свечи. Стаканы были расставлены в форме девятки, хвост которой указывал на тропинку. По ней мы должны были бы прийти на место, если бы Женька не сжег карту. Убедившись, что оставшиеся два метра мы преодолеем сами, Ринат стал прощаться.

– Ты разве не останешься? – спросила я.

– У меня обход сейчас. Но потом, если ты попросишь, могу прийти. Будешь ждать?

Я дважды моргнула, соображая, как ответить, чтобы ему не было ужас как приятно, но он при этом остался, и ничего не придумала.

– Без этого никак?

– Не-а.

Не дождавшись нужного ему ответа, Ринат включил фонарик и, что-то насвистывая, ушел в лес.

За мигающей девяткой под одной из трех елок, точь-в-точь таких же скособоченных, какими их нарисовал Леха, сидел Борода и плел венок из клевера. Увидев нас, он не прервал своего странного занятия и продолжил рассказ о том, как вчера в ларьке какие-то изверги продали ему просроченную краковскую, после чего ему сначала пришлось бежать к Пилюлькину за бесалолом, а потом к тете Любе за колбасой, которой невозможно отравиться.

Его слушатели Леха, Марадона, Сашка, Виталик, Эдуард и Галя – все как один осуждающе качали головами и подбрасывали в костер тонкие ветки. Костер и так был слишком большим для такой компании, но Лехе нравилось, когда от костра летят искры. Это создавало нужную атмосферу.

Жар согнал с бревна Сашку. Он поднял с земли один из приготовленных букетов и подсел с ним к Бороде. Теперь они венки плели вдвоем.

– Индеец Джо тоже вчера отличился, – беззлобно сказал Леха. – Я ему говорю: «Зачем вчера ржал на козырьке? Еремей Распрягальник же сегодня!»

Все посмеялись, но было похоже, что Леха повторил шутку специально для нас.

– Садитесь, – сказал он уже более серьезным тоном и показал на свободное бревно. – Теперь, когда все в сборе, можно приступить к основной части программы.

В костре затрещали ветки, взметнулся столп искр. Несмотря на жар, Леха подошел ближе. Лысая голова заблестела, крупные морщины перерезали лоб. Ему не терпелось рассказать что-то очень важное.

– Задам-ка я вам один вопрос, мальчики и девочки, – сказал он, обращаясь ко всем сразу. – Чего сейчас так просит ваша юная душа, чего вы жаждете больше всего прочего? Чего вам не хватает?

– Пива! – крикнул Марадона.

– Ума побольше! – проревел Борода и бросил на Марадону гневный взгляд.

Сашка отложил в сторону готовый венок и взял букет для нового.

– Любви, – озвучил он уже известный ему ответ.

– Любовь, – Леха сделал паузу и медленно пошел вокруг костра. – Любовь дает крылья. Это неиссякаемый источник нашего счастья и страданий: невозможно вкусить одно, не изведав другого. Глупый стремится избежать мучений, урвать свое счастье и сбежать с ним, как последний вор. И только умный понимает, что, мучаясь от любви, он обретает настоящее сокровище. Да сами мучения эти и есть наивысшее счастье. Поэтому мучайтесь, друзья мои, в свое удовольствие! А чтобы процесс пошел быстрее, ведь у нас всего двадцать дней впереди, расскажу я вам одну историю.

Давным-давно в одну из летних смен стояли на первом отряде двое вожатых – Иван да Марья. Любили они друг друга до умопомрачения всегда и везде, что, как известно, является грубым нарушением устава лагеря и санитарно-гигиенических норм. Сварливая Нонка позавидовала их юности и пылкости и решила наказать Ивана да Марью. Наказание она выбрала страшное: поставила их на разные отряды и в напарники дала людей скучных и искусству любви не обученных.

Загрустили Иван да Марья, но не отчаялись, а стали встречаться тайком за вторым корпусом, где и застукала их как-то в тихий час Нонка целующимися. Придя в бешенство от такой неслыханной наглости, она топнула каблуком, хлопнула в ладоши и превратила их в деревья – клен да рябину. Туго сплелись их ветки, корни глубоко проросли друг в друга, и стали они одним деревом – Деревом любви. Теперь это лагерный тотем, который обладает приворотной силой: если прийти к нему на закате, положить к корням что-нибудь вкусное и трижды назвать имя любимого, то вскоре все у вас будет в абажуре.

– Да не может быть такого, – сказал Виталик, выслушав историю. – Что, вот прямо целовались за корпусом? В тихий час?

Борода снова метнул гневный взгляд, теперь уже на Виталика, и подошел к костру.

– Очень даже может, – серьезно и почему-то печально сказал он. – Тут давеча такая дрянь случилася. Жили себе двое вожатых, никого не трогали. Ну обжималися, пока никто не видит, – дело ж молодое. А тут эта Нонка все испортила: превратила их в старого сантехника и толстую повариху. – С досады Борода сплюнул в костер, а затем мечтательно посмотрел в небо. – Но любить друг друга до умопомрачения всегда и везде они и после этого не перестали.

– Да не может быть такого, – снова сказал Виталик. – Ты был вожатым?!

Леха подошел к Виталику и помог ему встать с бревна.

– А ты точно знаешь: чего быть не может, а что может? Пойдем посвятимся.