– Глупости, – скажут те, кто хоть раз побывал внутри бетонного забора. – Вовсе не там, а где – нам одним ведомо.

Солнце прячется на складе у Бороды в купленном на блошином рынке старинном пиратском сундуке, украшенном драгоценными камнями из натуральной пластмассы. Ждет оно там своего часа, чтобы взмыть в небо и целую смену радовать всех веселыми синими глазками и лучами разной длины. Нескладное оно, потому что нарисовано второпях на обычном листке и по специальному заказу Нонны Михайловны перенесено на голубое полотнище. Это флаг лагеря.

Как зеницу ока хранит Борода сундук, ведь по легенде, им самим придуманной, стоит он целых десять тысяч рублей, а вовсе не двести, как обозначено на чеке, написанном от руки торговцем с блошиного рынка. Но какой толк в сундуке без ключа? Ключ Борода носит на шее и прячет от людских глаз под рыжей бородой. Это тоже легенда. Ключ висит на гвозде под связкой скакалок, и все об этом знают. Да и кому он в самом деле нужен?

– Ответственному вожатому-жатому-жатому! – произнесла Нонна Михайловна в микрофон, и дилей, приобретенный специально для торжественных мероприятий, разнес долгое эхо по всему лагерю. – Приготовиться к поднятию флага-лага-лага!

В платье из голубого гипюра Нонна Михайловна вышла из-за самой высокой трибуны и вручила Виталику ключ от сундука, в котором так долго томилось солнце. Ее выбор знаменосца многие посчитали странным, но подаренные киноновинки нужно было отрабатывать. Вернувшись за трибуну, директриса нацелила на Виталика черную «мыльницу» Kodak и на то, как он идет к своему звездному часу, смотрела уже через узкий объектив пленочного фотоаппарата.

Чеканя шаг и сожалея о том, что его не видит мама, Виталик промаршировал к флагштоку, развернулся к выстроившимся в ровные шеренги отрядам и продемонстрировал всем ключ.

– Открыть сундук-дук-дук! – эхом разнеслось над лагерем.

Виталик опустился на одно колено и вставил ключ в замок, однако тот, к его величайшему изумлению, в такой важный для лагеря день вдруг не захотел открываться. Видя, что происходит некая заминка, директриса снова наклонилась к микрофону и начала тянуть время.

– Сейчас вы увидите главный символ лета-это-это… – говорила она и с тревогой смотрела на то, как Виталик дергает неподдающийся замок, – который свяжет нас крепко-репка-репка…

Виталик от напряжения вспотел, Нонна Михайловна схватила стоящего рядом Сашку за руку.

– Не надо делать мне приятно, – настойчиво попросила она. – Пусть все пройдет хотя бы так, как задумано.

Сашка, который стоял первым в шеренге сдающих рапорт вожатых, не смея нарушить ее же команду «смирно», скосил глаза на испуганную директрису и сказал тихо и на удивление спокойно:

– Не переживайте, Нонна Михайловна, этот символ лета свяжет нас так крепко, что мы до конца смены не развяжемся.

Директриса приложила руку к груди, пикантно подчеркнутой драпировкой из прозрачного гипюра, и повернулась к Лехе. Тому досталась самая низкая трибуна, и со стороны казалось, что он стоит в белом тазике.

– Он же так может сломать его-матьего-матьего, – произнесла Нонна Михайловна, умоляюще глядя на Леху. «Что ты стоишь как пень?» – читалось во всей позе директрисы, делавшей ее похожей на голубой вопросительный знак, точкой в котором была пара тоже голубых туфель.

Вздохнув, Леха вышел из «тазика», чтобы сказать Виталику, что ключ нужно повернуть в другую сторону, только и всего, но – какое счастье – Виталик уже сам обо всем догадался. В следующую секунду крышка сундука отпружинила, стукнулась о флагшток, и один из драгоценных камней из натуральной пластмассы выкатился на центр линейки.

– Лена, ты не поверишь, что здесь! – радостно воскликнул Виталик, заглянув в сундук. – У нас теперь есть твистер!

Нонна Михайловна побледнела. Теперь ей точно придется отправить Сашку на первой электричке. А после того как она не уберегла главную реликвию лагеря – вожатого первого отряда (то есть флаг, конечно же), ей останется только сложить полномочия и уехать отсюда вслед за ним. Но оказалось, что все это было подстроено. Сашкой же.

По придуманной им легенде флаг выкрал четвертый отряд в отместку за то, что его в спешке забыли посадить в автобус на записи. В результате дети были вынуждены добираться до лагеря в чемоданах на колесиках, прицепленных к грузовику с картошкой, следовавшему по нужному им маршруту. (Сразу обратим внимание на то, как все четко продумано, потому что Нонна Михайловна еще не раз попросит это сделать на трех ближайших планерках.)

Чтобы собрать этот четвертый отряд, Сашке и понадобились маленькие дети, которые водились только в четвертом корпусе. Перед торжественной линейкой он рассадил их по чемоданам и спрятал за пустым задником, и когда накал страстей достиг своей вершины, выкатил сцепленный паровозик на линейку.

– Ого! – прокатилось по ровным шеренгам замерших от удивления отрядов.

– Ага! – донеслось из закрытых чемоданов.

– Бог мой, Саша! – вырвалось из груди Нонны Михайловны и утонуло в общем гомоне детей, приветствующих на редкость остросюжетный сценарий открытия смены.

На растянутом в разные стороны полотнище необычайно широко заулыбалось ярко-желтое солнце. Отправить на ближайшей электричке такого ценного и опытного кадра? Возможно ли?

– Ты сделал мне приятно, – говорила директриса, пока Валерка с Вовой крепили флаг с солнцем к тросу флагштока. – То есть детям, конечно же.

После того как вожатые сдали Гале рапорты, а отряды нестройным хором спели отрядные песни, Нонна Михайловна посчитала нужным еще раз сказать Сашке, что ей было так приятно, что она практически испытала множественный катарсис. Но оказалось, что и это еще не все. Четвертый отряд тем временем выстроился вдоль узкой тени флагштока и тоже приготовился к сдаче рапорта.

– Мы пупы! Мы всех пупее! – сиплым голосом крикнул Валерка и салютовал поднятому в небо солнцу.

Не давая Нонне Михайловне возможности хоть как-то отреагировать на это вызвавшее волну смеха безобразие, микрофон забрал Марадона.

– Ха-ха-ха-я смена объявляется открытой-рытой-рытой! – объявил он и мотнул головой так, чтобы челка упала на лоб максимально сексуальным образом.

– Какая смена? – переспросил Леха и заглянул в шпаргалку, которую Марадона вырезал из устава лагеря.

– Ха-ха-ха-я-ха-ха-я-ха-ха-я, – уверенно повторил Марадона. – Здесь так написано-писано-писано.

– Да выключите этот дилей-лей-лей! – попросила Нонна Михайловна и закрыла микрофон рукой.

Раздался шорох, эхо шороха, затем какой-то невыносимо громкий звук, и весь лагерь услышал объяснения Лехи, что это не ха-ха-ха-я смена, а три икса, вместо которых нужно вставить ее порядковый номер. «Балда-да-да».

Последнюю часть сценария Нонна Михайловна предложила прогнать еще раз, уж очень она контрастировала с высокохудожественной первой, но на спонтанно организованной летучке за трибунами было решено этого не делать. Тканая заплатка уже взмыла в дырявое небо, и «ха-ха-ха-я» смена официально считалась