– Совсем ни на что не годишься ты, – сказала она, – в этой корзине и то есть такие прелести, почему не взял ты той, тяжелой? Простофиля ты, больше ничего.

– Что за чепуху ты городишь! – отвечал старик. – И тут этого больше, чем надо нам. Нечего жадничать.

– Дурак ты, да и только. Ты, значит, посмотрел только, что там есть тяжелая, а взять – взял легонькую. Дурак, как есть дурак. Ладно же. Я сама пойду за тяжелой корзиной.

Сколько старик ни удерживал ее, говоря, что она пройдется только попусту, что ничего хорошего из этого не выйдет, старуха и слышать не захотела. Недолго думая, подоткнула она повыше подол платья и, постукивая тростью старика, живым шагом пошла к воробьиному жилищу, покрикивая, как и старик:

– Где живет воробей с обрезанным языком? Цып… цып… цып!

А воробей, проводив старика, запер ворота и, собрав затем всех домочадцев, стал держать им такую речь:

– Славный человек этот старик, что был только что. Я уж, право, не знаю, как и принять, как и угостить, когда он еще придет. Зато и злюка его старуха, она не пожалела меня, обрезала язык и выгнала из дому за то только, что я съел ее крахмал.

– Чхи, чхи! – раздалось в это время снаружи, и кто-то постучал в дверь, спрашивая: – Эй! Не тут ли живет воробей с обрезанным языком?

«Кто бы это мог быть?» – подумал воробей, открывая дверь.

Ба! Легка на помине – не кто иная, как сама старуха, резательница языков. Как ни зол был на нее воробей за свой обрезанный язык, но вспомнил, что много лет он пользовался расположением и любовью, и, почтительно приветствуя, стал приглашать ее войти в дом.

Старуха отказалась:

– Не беспокойся, пожалуйста. Я спешу и сейчас же распрощаюсь с тобой.

– Уж если ты изволила пожаловать ко мне, так не откажи посидеть здесь у нас. Отдохни.

– Некогда мне сидеть. Угощение, воробьиные танцы… это мы пропустим, а вот давай-ка сюда поскорее прощальный подарок, – приступила она прямо к подарку, без всяких околичностей.

«Экая жадная баба!» – удивился воробей, но, конечно, не высказал этого.

– Коли так, так пусть так, – отвечал он, – я дам тебе подарок. Только, видишь ли, легкую корзину уже унес старик, осталась только одна тяжелая. Мне жаль…

– Ничего. Я ведь не чета старику. Годы мои не старые, сила есть. Это даже приятно, что она тяжелая. Давай ее сюда скорее.

– Подожди одну только минуточку.

Воробей с трудом притащил из задних комнат тяжелую корзину.

Старухе только того и надо было.

– Прощай, воробей! – И, даже не кивнув ему, кряхтя, взвалила она на спину претяжелую корзину и пошла из дома.

А тяжеленька была корзина. Она была вдвое тяжелее того громадного, тяжелого камня, который дома у себя клала она как гнет, когда мариновала редьку. Старуха только пыхтела, пот лил с нее в три ручья и крупными каплями падал со лба.

– Гм! – бормотала про себя старуха. – Уж коли в ней такая тяжесть, так и добра же должно быть там.

Она заранее предвкушала удовольствие и тужилась изо всех сил, кряхтя под тяжелой ношей. Но наконец ей стало невтерпеж. А с другой стороны, ей и хотелось поскорее посмотреть, что там такое, в этой корзине. И вот она решила заглянуть в нее тут же, на дороге, не дожидаясь, пока еще дойдет до дома. Спустив скорехонько с плеч корзину подле дороги, она отерла струившийся пот и, отбросив крышку, заглянула внутрь.

О ужас! Вместо ожидаемых сокровищ в корзине оказались страшные гномы и гады: трехглазый гном[51], огромные жабы, ехидны, кикиморы, ядовитые насекомые. Сплетаясь одно с другим, кишмя кишело все это в корзине. Страшно вскрикнув, в ужасе откинулась старуха назад. Услышав ее голос, гады тихо, медленно начали поднимать свои головы. Шипя, вытянула ехидна свою шею и обвилась вокруг старухи; жабы высунули языки и, чавкая, начали лизать ей лицо.

Поднялась ужасная возня. Ни жива ни мертва, крича о помощи, опрометью бросилась старуха бежать, не чувствуя под собою ног, и прибежала домой совсем почти без памяти.

Когда старуха рассказала обо всем старику, он ничуть не удивился.

– Ведь я же предупреждал тебя, – сказал он. – Всегда так бывает, когда жадничают. – И он принялся читать ей наставления.

Открылись тут глаза у старухи, нрав ее переменился, и стала она такой же доброй, такой же хорошей, как и старик.

В давно минувшие времена был великий воин по имени Тавара Тода Хидэсато. Собственно, имя его было Фудзивара[52] Хидэсато, и существует интересное предание относительно того, почему его прозвали Тавара Тода.

Однажды Хидэсато шел себе потихоньку по мосту Сэта[53]. Вдруг путь ему преградил огромнейший, как срубленная сосна, змий, преспокойно спавший на мосту, свернувшись клубком. Хидэсато сначала оторопел было, но, как великий, славный воин, и не подумал испугаться. Спокойно перешагнул он через змия и благополучно стал продолжать свой путь дальше. По пути он услышал, что его окликает кто-то сзади. Хидэсато обернулся. Глядь, а змия на мосту и в помине нет. Вместо змия посреди дороги был какой-то человек, который, касаясь руками земли, отвешивал Хидэсато почтительные земные поклоны. Хидэсато удивился.

– Это ты окликал меня? – спросил он человека.

– Я самый. Есть у меня к тебе настоятельная просьба. Не откажи выслушать ее.

Хидэсато кивнул головой:

– Выслушать выслушаю. Но кто ты такой?

– Расскажу все откровенно. Я Дракон, пребывающий в этих водах, под мостом.

– А! Ты Дракон? В чем же твоя просьба?

– Да вот в чем. Давно уже живу я здесь, под мостом. У меня большая семья: многочисленное потомство и родственники. Жили мы себе припеваючи, мирно да тихо. Но вот в последнее время повадился ко мне Стоног[54], отвратительное чудовище, живущее на этой вот самой горе Микамияме[55], что видна впереди. Он врывается в мое жилище и одного за другим похищает моих сыновей и внуков. Я хочу во что бы то ни стало отомстить ему, уничтожить его совсем. Но это такой Стоног, каких нет во всем мире. У него целая сотня ног, и он семь с половиной раз обвивается вокруг Микамиямы. Где же мне тягаться с ним?! Но и оставить этого тоже нельзя. Тогда ведь он пожрет всех нас, всех родичей, всю мою семью и меня самого. Положение ужасное. Остается одно только – просить помощи у людей. Порешив на этом, я давно уже начал выходить на мост в своем настоящем виде Дракона и все поджидал, не пройдет ли какой смелый, бесстрашный воин. Но такого не оказывалось. Все, кто ни проходил, в ужасе и страхе бежали, завидя меня в таком образе. Я совсем уже стал впадать в отчаяние. Вот сегодня только ты и не испугался и, смело перешагнув через меня, спокойно пошел дальше. Я заметил твое мужество и бесстрашие, и, как ни неловко мне затруднять тебя, я решил обратиться к тебе с просьбой. Сжалься надо мной, сокруши подлого Стонога.