— Даже вообразить не могу.

Ноэль наклонился к Пайку и тихо сказал:

— Она сказала: «Ноэль, ты можешь делать со мной все, что захочешь… все». Представляешь?

— Нет.

— Что значит «нет»? Она сказала, что я могу делать все.

— Например?

— Ну ты знаешь, все.

— Да, ты так и сказал. Но что, все?

— Ну… — Ноэль оглянулся назад на Кирсти, потом поставил в магнитолу кассету и сделал звук погромче. Заиграл Эннио Морриконе.

— Напряги свое воображение, черт тебя побери, Пайк. Она сказала «все». У меня член стал твердым, как скала. Я имею в виду, это самое возбуждающее, что тебе могут сказать.

— Я все равно не понимаю, — сказал Пайк. — А что ты обычно делаешь?

— Ты не можешь делать все, что угодно, с любой девушкой.

— Но что делать-то? По-моему, если ты только не извращенец, секс есть секс. И если какая-то краля говорит мне: «Можешь делать со мной, что хочешь», что я должен подумать? Что я могу убить ее, что ли?

— Нет.

— Ты же не имеешь в виду помочиться на нее или что-то в этом роде?

— Да нет же, — ответил Ноэль. — За кого ты меня принимаешь?

— Ты можешь лизать ее, разжигать, ласкать руками, быть сверху, снизу, валетом, сзади, привязывать ее к кровати… Что еще?

— Ну… все.

— Ты так и сказал. Да что это такое, твое чертово «все»?

Ноэль задумался.

— Сейчас я начинаю задумываться над этим… Я не знаю. Я только помню, что в тот момент решил, что это самые возбуждающие слова на свете.

— А когда до дела дошло, что ты вытворял?

— Я думаю, все, что ты сказал до этого…

— То есть то, что ты обычно делаешь, — терпеливо сказал Пайк.

— Наверное, да… Подожди минутку, ты пропустил «черный ход»!

— Это еще что?

— В задницу, — сказал Ноэль.

— Ты что, любитель?

— Да нет, не то чтобы. Я просто думаю, что это звучит вызывающе, знаешь. Представь, что кто-то разрешает тебе сделать так… это возбуждает.

— Так ты делал это с Аланой?

— Нет. Она не разрешила. Сказала, что это отвратительно.

Пайк расхохотался. Так он не смеялся уже очень давно. Это было заразительно, и Ноэль присоединился к нему.

— Я и не настаивал, — добавил Ноэль, потирая лысину. — Меня это особо не волновало. Но честно говорю тебе, это была лучшая неделя в моей жизни.

— И чем все кончилось?

— Я остался без денег, а Алана забеременела. Эта глупая корова не пила таблеток.

— А ты не догадался спросить?

— Она сказала, что я могу делать все, разве нет?

— Ну ты и тупица.

— Мы попытались что-то склеить, приехав в Лондон. Застряли здесь на год. Но Шеферд-буш далеко не Лас-Вегас. Здесь нет никакой магии. Она перестала следить за своей внешностью, мой белый костюм стал серым, и мы поняли, что больше не хотим видеть друг друга. Она убралась восвояси вместе с Кирсти.

— Так почему сейчас девочка у тебя?

— Полгода назад Алана появилась у меня на пороге вместе с Кирсти. Сказала, что у нее появился новый парень, он хочет создать свою собственную семью, а Кирсти ему не нужна. Так она оказалась у меня на шее. Господи! Я и не знал, как это тяжело — растить ребенка. Отвезти ее в школу, забрать из школы, купить обувь, отвести к доктору. И так без конца. Единственное, что ее оживляет, — это чертов «Гейм Бой» и «Супербратья Марио».

Пайк понятия не имел, кто такие супербратья Марио, и не собирался выяснять. Он почувствовал себя старым. Было ощущение, что он не знает, чем живет сейчас молодежь. Он безнадежно отстал. Пайк как бы выпал из времени. В Канаду? А что Канада? Страна мечты, сказочная страна из книжки.

— Ноэль.

— Что?

— По крайней мере, у тебя есть она. По крайней мере, у тебя есть, ради чего жить.

Но Ноэль просто рассмеялся.

Так они и ехали в Суиндон. Ноэль слушал музыку из фильмов и ему понравилось, даже Филипп Гласс. Наблюдая за размытыми очертаниями проносящихся огней, загипнотизированный ритмом, он увлекся.

— А это ничего, — говорил он, кивая головой. — В этом что-то есть. Просто нужно быть в таком настроении. Дидли-дидли-дидли-дидли… Неплохо.

Потом Ноэль опять утратил интерес к музыке и принялся болтать, пичкая Пайка деталями своей беспорядочной жизни. Пайк не перебивал его, радуясь, что от него не требуется принимать участие в разговоре. Он старался гнать от себя все мысли о Чесе, деньгах и всей этой неразберихе.

Ему стало казаться, что машина едет сама по себе. Временами Пайк ловил себя на мысли, что он не осознает, что делает. Он не помнил, чтобы следил за дорогой или переключал передачи, не помнил, мимо чего проезжал, словно машина ехала на автопилоте. Он потерял нить рассказа Ноэля, этой бесконечной истории о всевозможных аферах, мошенничестве, жульничестве, убытках, небольших выигрышах и больших потерях, о пьяных загулах и днях, зря потраченных на наркотики и драки… И все это время рекламная брошюрка с видами Канады незваной гостьей мелькала в его мыслях: Скалистые горы, сосновые леса, Великие озера, американские сохатые среди снегов, медведи, эскимосы, Торонто ночью, омары и старые рыбачьи баркасы, скалистое побережье, королевская конная полиция…

— Мы с тобой словно герои какого-то фильма.

Ноэль повторил это уже несколько раз, слушая музыку.

— С этой музыкой — точно как в кино.

— Неужели?

— Я сто лет в кино не ходил, — сказал Ноэль.

— А я все время хожу, — ответил Пайк.

— А как насчет футбола? Ты за это время ходил хоть раз на матч?

— Нет.

— И я давно не был. Это смешно, но уже целых два года. Когда-то я думал, что жить без футбола не смогу, а теперь…

— Я иногда смотрю его по телевизору, — сказал Пайк.

— Футбол нельзя смотреть по телевизору, он не для этого. Футбол — это живой кайф.

— Ну уж нет, — возразил Пайк. — Футбол — это страшная досада. Проиграть у себя на поле, ну, не знаю… какой-то деревенщине. Это все мои воспоминания, за исключением одной игры…

— 1991, полуфинал, «Арсенал», — встрял Ноэль, — на Уэмбли.

— Точно, — ответил Пайк.

Ноэль засмеялся и запел:

— Где твой двойной? Где твой двойной гол?

— Тот первый гол!

— Удар Газы.[33]