— Мне до смерти надоело изображать «настоящего мужика», Ноэль.

— Вот слушаю я тебя: у тебя какие-то извращенные представления обо всем после твоих фильмов. Ты словно один из воскресших книжных червей, что годами не вылазит из университета и получает наконец степени по латыни, или химии, или чему-нибудь еще, а кончает «экспертом» на телешоу. Ты не просто стал мягкотелым — ты стух, Пайки.

— Заткнись, Ноэль.

Лифт остановился, и они вышли в холл. Охранник кивнул им на прощанье и, когда они выходили на морозный декабрьский воздух, пожелал всего хорошего.

Им стало особенно холодно после излишне жаркого отопления в апартаментах Паттерсона. Пайк начал отбивать чечетку ногами, чтобы согреться.

— Что теперь? — спросил Ноэль, застегивая куртку. — Осядем дома и будем ждать, когда позвонит Паттерсон?

— Он не позвонит.

— Возможно, ты и прав. Так что теперь?

— Подумай хорошенько, Ноэль. Может, кто-то еще может быть в курсе? Может, есть какое-то место, где Чеса можно найти?

— Не знаю.

— Родные, друзья, любовницы?..

— Может быть, у отца. Чес иногда заезжает туда. Но вообще-то, это дохлый номер.

— Где он живет?

— В Суиндоне.[28]

— Позвони ему.

— Который сейчас час?

Пайк взглянул на часы:

— Чуть больше половины восьмого. А что?

— Он сейчас мертвецки пьян.

— Но он же в состоянии ответить на телефонный звонок?

— Я не особо в этом уверен.

— О господи, храни меня от семейки Бишоп!

— Хорошо, хорошо. Я попытаюсь. У тебя есть десятипенсовые монетки?

Пайк порылся в кармане и выудил пару монет.

Немного побродив вокруг, они обнаружили в одном из новых зданий паб, оформленный в викторианском стиле и напичканный дорогими рождественскими украшениями. В баре был платный телефон. Ноэль набрал номер.

Пайк стоял и смотрел в окно, в пол-уха слушая, как Ноэль то кричит, то выспрашивает что-то по телефону.

Весь порт Челси был похож на пустую сцену, Пайк слышал рождественские гимны, льющиеся из динамиков в отдалении. Внезапно на него нахлынуло острое чувство одиночества. По какой-то причине мысль о том, чтобы одному вернуться в свою пустую квартиру, привела его в отчаяние.

Один. Он был один с тех пор, как от него ушла Марти.

Отсюда ему была видна остроконечная крыша «Бельведера», заметно выше здания напротив. Пайк высчитал, где находится этаж Паттерсона. За незанавешенным окном, однако, никого не было видно. Возможно, они никогда не задергивали шторы.

Неужели это все, что от них осталось? Что осталось от команды «Альмы»? Ноэль, Чес, Пайк, и те двое наверху?

Он подумал, как бы все сложилось, если бы много лет назад в тот день двое ливерпульцев просто не зашли в их бар. После всего произошедшего можно было лишь предполагать. Они могли выбрать любой бар в этих местах. Могли бы пройти мимо их двери и вернуться обратно в Финсбэри-парк, а потом назад в Ливерпуль. Но, увы. Они выбрали «Альму». И ничего тут не попишешь.

Глен Уильямс и Тони Грин. Теперь Пайк знал их имена, раньше — нет. Той ночью они были для них толстым ублюдком номер один и номер два, старше их, обоим где-то по тридцать. Два маленьких ягненка, оказавшихся в львином логове.

Он и сейчас четко помнил их лица. Как странно, Пайк не мог так же четко вспомнить лица Мика, Колина и Крисси — ребят, которых знал уже лет шесть-семь, — а этих ливерпульцев видел лишь один вечер.

— Порядок. — Ноэль подошел к нему, похлопывая руками и дуя на них.

— Ну?

— Чес был там.

— Когда?

— Прошлой ночью. Заехал, чтобы собрать какие-то вещи.

— Куда он собирался?

— Отец не может вспомнить.

— Черт побери!

— Послушай, я потратил тридцать пенсов, чтобы выбить хоть это. Все равно что с марсианином говорить. Он бредил, нес какую-то чушь. Его мозги совсем опухли.

— Он вспомнит еще что-нибудь, когда протрезвеет?

— Он никогда не протрезвеет, этот старый хрыч.

Пайк уставился на него, но Ноэль продолжал, прежде чем Дэннис успел что-либо сказать.

— Он в лучшем состоянии по утрам. Так что утром ему и позвоним, договорились?

— Ну уж нет. Мы поедем сейчас. Так будет быстрее.

— В Суиндон?

— До него, типа, часа два?

— Да, но…

— Тогда поехали. Ты помнишь, где мы оставили машину?

— Подожди минуту. Я не могу вот так сваливать с бухты-барахты на всю ночь.

— Почему?

— У меня есть определенные обязательства.

— Неужели? И какие?

— Ну… я… я оставил Кирсти одну дома.

— Черт, мы не берем с собой твою подружку, Ноэль.

— Это не подружка. Она моя дочь.

— Оба-на!

Пайк сидел в машине и ждал Ноэля. Тот сказал, что заскочит домой на минутку, но его не было уже минут десять. Пайк начал замерзать. Он какое-то время не выключал машину, но, поняв, что Ноэль быстро не вернется, заглушил двигатель. Сначала он хотел подняться и посмотреть, чем этот лысый шельмец занят, но потом решил не двигаться с места.

Пайк покрутил головой и помассировал затылок: он весь закоченел от холода. Ноэль оставил пачку сигарет на приборной панели, и Пайк решил закурить. Какого черта терпеть, ведь это поможет ему согреться. Прикуривая, он случайно нажал на клаксон и вздрогнул от гудка. Пайк принялся разглядывать улицу сквозь грязное ветровое стекло. Шел дождь, и капли сверкали в свете уличных фонарей. Чуть ниже по улице двое пьяниц, шатаясь, тащились в бар.

Пайк больше никогда не ходил по барам. Это отсекло его от немалой части Лондона, потому что Лондон состоял из баров. Распивочные и кабаки были здесь повсюду. На каждой улице можно было натолкнуться на ярко освещенную, наполненную сигаретным чадом берлогу.

Что умеют делать в этой стране — так это пить. Вы пьете и пьете. Иногда напиваетесь, но чаще просто пьете, сохраняя трезвый рассудок, соблюдая определенный баланс алкоголя в крови. Раньше он все свое время проводил в барах, каждую ночь: пиво и сигареты, сигареты и пиво.

И центром всего этого, сердцем этого мира, их штаб-квартирой, офисом была «Альма». Что за классное место! Там они начинали каждый вечер и, чаще всего, там и заканчивали. И хозяин бара был одним из них, свой парень. Они вместе напивались, вместе ходили на футбол. Разве не мечтает каждый, чтобы друг оказался хозяином кабака? Пайк помнил ту первую ночь, когда Крисси стал владельцем. Это был настоящий улет. Казалось, здесь собрался весь Лондон, а в центре — Крисси, как бы сплачивая их всех, уже еле стоящий на ногах от выпитого.