В серых строгих глазах я увидел насмешку, поспешил оправдаться:

– Ну ладно, сам я человек безнравственный, зато рациональный, везде ищу только выгоду. Естественно, для своего электората. О себе молчу, это по дефолту. Потому поддерживаю и насаждаю нравственность, так как не только выгодна, но и необходима для развития здорового общества.

Он поинтересовался с недоверием:

– Что, правда здорового?

Я отмахнулся:

– Мне вообще-то его здоровье пофигу, но нездоровое увязнет в склоках и гражданских войнах, а я хочу быстрого и бодрого прогресса! Так как империя – это я, мы с нею близнецы и братья.

Он шел со мной рядом, ровный и прямой, как сосна, но голова чуть повернута в мою сторону, прислушивается без лести, как преданный соратник, знает себе цену и знает, что я его ценю высоко.

– Похоже, – произнес он одобрительно, – в политике в самом деле собаку съели. А с виду такой…

– Какой?

– Да и послушать, – продолжил он безжалостно, – что несете, очень уж несолидно. А так, с виду, настоящий прожженный политик!

– Политика, – сказал я, – очень безнравственная вещь, но дает высокие нравственные плоды. Не себе, обществу. Мы же себе уже столько нахапали, что можно и о населении позаботиться?

Он промолчал, только с интересом поглядел на величаво проплывающую мимо баронессу Редгрейв.

Я кивнул, сказал понимающе:

– Да, сэра Растера недостает…

Он ухмыльнулся.

– Тоже о нем подумали? Верно, баронесса явно в его вкусе.

– У нее задница, – определил я, – шире империи Германа!.. В этом случая я тоже за демократические ценности.

В огромном холле пятеро дам и трое мужчин окружили Жанну-Антуанетту, явно добиваются ее внимания. Я со спины узнал ее только по мелькающим за их высокими, сильно напудренными прическами мальвининым волосам. Как же, недавно тайная любовница императора, а теперь уже и официальная, с нею нужно поддерживать общение, как и со всеми, имеющими доступ к властным структурам.

Она, завидев приближающиеся властные структуры в лице нас с Альбрехтом, оставила общество и поплыла навстречу с такой поспешностью, что почти полетела, как перепелка, над гладкой поверхностью пола.

Красивую женщину ничто не портит, она и с заплаканным личиком восхитительна, я залюбовался было, но одернул себя, у нее же скорбь, а я тут во всю пасть, нехорошо, нужно медленно и печально.

– Ваше величество!

– Понял, – ответил я деловито. – Работаем, маркиза. Не покладая, как почему-то говорится, рук. Сейчас намерен нанести визит еще в одно местечко. Не гарантирую, но там могут затаиться наши заговорщики, однако как бы вот! Доверяй, но проверяй, как говаривал Иосиф Виссарионович.

Она выпалила моментально:

– Я с вами!

Альбрехт остановился, как и я, но умело сыграл шагающее дерево, что понимает только птичий щебет и шуршание короедов.

Не люблю трудные разговоры брать на свои плечи, на которых, как известно, не виснет, для того правители и набирают помощников и советников, которые и бывают виноваты, а царь ни при чем, но маркиза смотрит чистыми детскими глазами, я вздохнул и произнес медленно и печально:

– Маркиза… Даже не представляете, в какое болото могу забраться! Любая власть – это болото, а императоры всегда в центре самых громадных болотистых болот, трясинистых трясин и всяких ужасных топей!..

В ее картинно больших глазах промелькнуло подозрение, с чего это император полезет в болото, но сказала так же решительно:

– Я хочу видеть, что вы в самом деле освобождаете моего Антуана!

– Сомневаетесь? – спросил я с грустью.

– Мужчинам нельзя доверять, – ответила она.

– А женщинам?

– Женщинам не доверяю еще больше, – заявила она. – Ваше величество, я могу держаться в седле!

– Здорово, – восхитился я. – А мне казалось, если Господь Бог дал вам такую внешность, то больше ничего и не надо.

– Остальное взяла сама, – ответила она скромно. – Мы выедем сегодня?

– Да хоть прямо сейчас, – сказал я.

– Я готова, – сказала она с вызовом.

– В охотничий костюм переодеваться не будете? Хорошо. Пойдемте во двор…

Альбрехт чуть приотстал, уступая красивой женщине место справа от императора, сам зашел слева.

Гвардейцы у входа заулыбались, морды, не при виде их светлейшего императора, оба не могут оторвать восторженных взглядов от Жанны-Антуанетты, вот и говори, что простой народ не воспринимает изысканную изысканность и далек от высокой культуры.

С той стороны двери еще двое по обе стороны, оба в нашей северной одежде и доспехах, хотя сэр Юстер, начальник дворцовой стражи, и продолжает доказывать, что их простой суровый облик выбивается из общей картины изысканного стиля богатой и всемогущей империи.

Я начал спускаться по ступенькам во двор, сам чувствую, как шаги становятся несколько деревянными. Мысленный контакт с Маркусом напоминает ныряние в океан непонятных желаний и стремлений, кое-как выгранил мысль почетче и сообщил ему, что я в таком-то месте пространства, жду.

Альбрехт взглянул на меня вопросительно, я прошелся чуть по двору, остановился, как водится, величественный и загадочный под взглядами прогуливающихся придворных.

Альбрехт вслед за мной задрал голову. В небе появилась багровая точка, я мысленно велел Маркусу снижаться неспешно, чтобы не ввергать в панику и так глядящих со страхом вверх. Все почти уверены, что эта же громадная гора раскаленного металла вот-вот обрушится с грохотом на столицу, разрушит ее целиком и полностью, а щебень вобьет на милю в землю.

Но, кажется, получилось еще страшнее, Маркус все вырастает и вырастает в размерах, на двор пал грозный красноватый отблеск, даже воздух вроде бы стал холоднее, весь Волсингсбор накрыла такая зловещая тень, что далеко в городе в страхе завыли собаки, а здесь гуляющие во дворе придворные бросились, теряя величавое достоинство, под защиту стен.

В глубине двора раздался громкий и уверенный голос Юстера:

– Всем спокойствие!.. Полное спокойствие!.. Багровая Звезда под контролем его императорского величества!.. Никто не пострадает!

Он говорил так властно и уверенно, что придворные во дворе и саду перестали метаться в ужасе, остановились, сбившись в группки, задрали головы к небу.

Маркус замер на большой высоте, пугающее зрелище, даже у меня не укладывается в чувствах, как такая исполинская громада может зависать совершенно неподвижно, не размахивая никакими крыльями и не жужжа винтами.

Из блестящей полированной стены выстрелилась широкая красная полоса и с огромной скоростью устремилась к нам.