— Когда ты начала учиться гончарному делу? Это не хобби, которое многие люди культивируют. И ты не только культивировала это, но и процветала. Как ты начала?

Роза делает паузу на секунду. Я вижу лёгкий проблеск колебания в ее голубых глазах, прежде чем она подавляет его.

— В детстве я была довольно изолированной. Пока мой отец готовил Романа к тому, чтобы он возглавил семейный бизнес, я практически оставалась одна. На меня особо никто не обращал внимания. Я знаю, что они все меня любили, но мой отец относился ко мне как к еще одной своей собственности, а мой брат относился ко мне как к чему-то, что он должен защищать. И моя мать, она, наверное, была худшей. Она относилась ко мне как к проекту. Она вырастила меня совершенной. Идеальная дочь, идеальная сестра и, наконец, идеальная жена.

В ее тоне чувствуется нотка горечи.

— Я знаю, что она сделала это, чтобы защитить меня. По ее мнению, это был лучший способ подготовить меня к миру, в котором мы живем. Я должна была все делать правильно. А когда на тебя возлагается бремя ожиданий, это начинает ощущаться сокрушающим. Мне нужен был побег. Некая форма свободы. И мне всегда нравилось искусство. Еще в детстве я любила рисовать, создавать вещи. Однажды моя мама взяла меня на мероприятие, где было так много разных артистов, демонстрирующих свои таланты. Меня привлек гончар. Что-то в том, что он делал, напомнило мне то, как он лепил глину своими руками. Процесс был интригующим. В тот день, прежде чем лечь спать, я попросила у матери инструменты для практики. Когда через несколько дней я вернулась домой из школы, у меня было все необходимое, и с этого момента я расцвела. Для меня гончарное дело — отдушина, — мягко говорит она.

— Ты не работала над этим с тех пор, как переехала, — отмечаю я. — Тебе нужно было, чтобы я что-нибудь для тебя приготовил?

Она качает головой.

— Нет это нормально. Я все еще пытаюсь во всем этом разобраться и предпочитаю разобраться с этим лицом к лицу. Как я уже сказала, искусство для меня — средство спасения. Способ выразить свои чувства, не сходя с ума. Я думаю, ты мог бы сказать, что это моя терапия, но я думаю, что мне следует посмотреть в лицо этому, чтобы знать, во что я на самом деле ввязываюсь.

— Так ты говоришь, что сейчас с тобой все в порядке? — спрашиваю я её.

— Мне нравится быть гончаром, но это не определяет все мое существо. Я существую отдельно от него. Я не знаю, понимаешь ли ты это? — спрашивает она.

— Да, я понимаю, принцесса.

Больше, чем она когда-либо узнает. Лучше, чем кто-либо, я понимаю, что у меня есть средство спасения и нельзя позволять ему управлять вами или контролировать вас. Не позволяя себе попасть в зависимость от этого.

Остаток вечера мы проводим за едой и беседами. Я не могу вспомнить, когда в последний раз делал что-то настолько домашнее. Но оно того стоит. Я говорю себе, что оно того стоит. Иначе все, чего я когда-либо хотел, все, что я строил, рухнет.

Других причин тоже быть не может.

Наша помолвка состоится через неделю. Роза была в своей спальне, когда я стучал к ней в дверь. Уже довольно поздно, но я надеялся сделать это сегодня и покончить с этим. Когда она открывает его, у меня перехватывает дыхание. Лунный свет играет на ее коже, отражаясь в открытом окне ее комнаты. Это заставляет ее сиять. Волны ее волос растеклись по лицу. На ней только тонкая майка, которая едва скрывает подъем и падение ее груди.

— Энцо? — спрашивает она. — Что ты здесь делаешь?

Кроме того первого дня, она ни разу не была в моей спальне, и наоборот. Несмотря на то, что обе комнаты находятся очень близко друг к другу.

— Мне надо поговорить с тобой. Могу ли я войти?

— Конечно, — говорит она, отходя от двери.

Я вхожу в большую комнату, и дверь за мной захлопывается. Мой взгляд скользит по комнате, но я почти ничего не воспринимаю и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее. Я не могу не смотреть на нее. Я сжимаю челюсти, пытаясь отвлечься от ее сосков, твердых и видимых под майкой. Ее глаза расширяются, когда она это замечает. Она краснеет, хватая халат с угла кровати. Я не останавливаю ее, когда она натягивает это.

Намного лучше. По крайней мере, теперь я могу сосредоточиться на том, ради чего пришел сюда.

— Помнишь, ты сказала, что хочешь, чтобы этот брак работал? — спрашиваю ее я.

Она кивает, выражение ее лица становится все более обеспокоенным.

— Ну, я буду воспринимать это как знак того, что у тебя уже не так много сомнений, как когда ты впервые переехала. Я пытался дать тебе немного времени, чтобы привыкнуть к жизни здесь, но я думаю, что мы потратили достаточно времени.

— О чем ты говоришь? — спрашивает она мягким голосом.

— Здесь, — я предлагаю ей небольшую бархатную шкатулку.

Она принимает его из моих рук, и я смотрю, как она его открывает.

— Ебена мать.

У меня вырывается смешок.

— Я думал, что мы могли бы официально обручиться.

Она смотрит на меня, в глубине ее глаз что-то уязвимое.

— Энцо, это кольцо… оно красивое, — выдыхает она. — Я не ожидала чего-то подобного.

— Оно принадлежало моей матери, — сообщаю я ей. — Сегодня я вытащил его из нашего семейного хранилища. Она была последней, кто его носил. Прежде чем она… она умерла. И теперь я хочу, чтобы ты надела его. Несмотря на наше начало и причину этого брака, ты будешь моей женой, и я хочу заложить прочный фундамент для нашего наследия. Кроме того, она бы хотела, чтобы ты это носила.

Роза кивает, ее лицо все еще ошарашено. Когда ее глаза встречаются с моими, я понимаю, что она тронута.

— Черт, Энцо. Я не знала, что в тебе есть романтик, — бормочет она.

— Я, конечно, не