Озадаченный отец молчал. Александра не сводила взгляда с тарелки, полной никем не тронутых, ровно нарезанных ржаных ломтиков. Поднимать глаза она боялась.

– Скажешь, я не права?! – Не встречая возражений у своих обыкновенно строптивых слушателей, мать торжествовала победу. – Постой, мы еще услышим о ней такие новости, что волосы встанут дыбом! И все потому, что никогда не говорим друг с другом по душам! Я ничего о ней не знаю! Не знаю, на что она способна! А ты?!

– Ладно, что ты нагнетаешь… – не выдержал ее супруг. – Ни на что плохое она не способна! Дай Саше прийти в себя. Она ведь сбежит от нас, если ты будешь на нее давить! Бывало ведь уже…

– Я не сбегу. – Александра с трудом оторвала взгляд от хлеба на тарелке. – Мне некуда бежать, в общем. Пока некуда. В мастерскую уже не вернусь, наверное…

Она не знала, что еще сказать, но и этого было достаточно. Мать ахнула от радости:

– Ты бросила свой мерзкий чердак?! Слава богу! Я боялась, что тебя там зарежут в один прекрасный день!

Отец, помедлив, изумленно проговорил:

– И я рад… Только как же ты выкрутишься с мастерской? На какие деньги снимешь помещение? Здесь, в одной комнате, тебе не разместиться… Я же был у тебя там, на Китай-городе, видел те хоромы. Удобств никаких, зато какая площадь!

Супруга набросилась на него:

– Ты что, отговариваешь ее?!

– Нет, – качнул головой мужчина. – Я удивляюсь. Саша, ты столько лет держалась за этот чердак, уверяла нас, что тебе там хорошо… Обросла имуществом – и книг море, и холсты, и материалы… И вдруг приезжаешь с одной сумкой и заявляешь, что там все кончено!

– И прекрасно! – горячо воскликнула мать. – По-моему, и одна сумка лишняя! Надо было все там бросить! Этот несусветный хлам, эти старые тряпки, журналы, которые в любой момент могли вспыхнуть от одной спички! Саша сгорела бы там, как свеча, и нам бы хоронить было нечего! А кто бы стал ее спасать? Дом вымерший. Последние приличные художники все съехали. Осталась пара алкоголиков, которые сами скорее подожгут, чем потушат!

Отец воздел руки, показывая, что сдался:

– Все, все, ни слова больше! Как будто я сам не беспокоился за нее! А ты, – обратился он к дочери, – располагайся, конечно! Перевози сюда все, что хочешь. Ничего не поделаешь, места здесь немного, но антресоли для твоего хлама, как выражается мать, мы можем освободить.

Александра, довольная уже тем, что перевела разговор в безопасное русло и порадовала родителей, благодарно кивнула.

Звонок, которого она и ждала, и боялась услышать, раздался только вечером, в седьмом часу. Александра весь день не расставалась с телефоном, опасаясь, что мать первая ответит на вызов, по свойственному ей стремлению знать о дочери все. Отец никогда не прикоснулся бы к чужому мобильнику, даже не подошел бы взглянуть, что за номер высвечивается на дисплее, это художница знала по опыту.

За день телефон ожил два раза. Сначала позвонил знакомый, желавший показать Александре две китайские картины на шелке, доставшиеся ему от деда, воевавшего в Манчжурии. Художница с сожалением отклонила эту просьбу, сославшись на занятость. Второй звонок был из Питера: ей предлагали посетить аукцион. Это предложение она тоже отвергла.

Елена не перезвонила. Марья Семеновна также не подавала признаков жизни. Ее молчание пугало Александру. «Старуха видела труп адвоката, всерьез решила, что убила его я. Ведь с Ритой она не пересеклась и даже не поверила в ее существование, когда я сказала, что временно поселила в той квартире подругу. Марья Семеновна уже должна была понять, что я сбежала, но пока молчит… Или не хочет со мной связываться, или с ней самой что-то случилось?!» Позвонить соседке Александра не решалась. Это было выше ее сил, и так уже иссякших.

Художнице в любой момент могли позвонить с неизвестного номера. Ее номер телефона ходил по рукам, друзья, по собственной просьбе Александры, передавали его тем своим знакомым, которые могли нуждаться в ее услугах. Но почему-то, услышав в седьмом часу звонок и увидев на экране цифры без подписи, Александра сразу почувствовала страх. Он укрепился, когда женщина ответила и услышала мужской голос, не слишком любезно, отрывисто пожелавший говорить «с Александрой».

– Это я, – скованно ответила она.

– Я сын Марины.

«Не следователь… – Ощутив в первый миг облегчение, она тут же испытала новый приступ паники. – Еще хуже! Что я ему скажу?!» Но молодой человек, очевидно, справившись с волнением, избавил ее от необходимости что-то придумывать и заговорил сам.

– Я сейчас нахожусь за городом, в… – Он произнес название поселка, где ночевали приятельницы. – И наверное, останусь здесь до утра. Елена Дмитриевна сказала мне, что вы были с мамой…

– Мы вместе приехали к ним… – Александра нервно облизала губы. – Вчера вечером. Утром Марина ушла одна. Не разбудила меня, ничего не сказала. Я… Примите мои соболезнования…

Имени парня она не помнила. Марина несколько раз называла его при ней, говоря с сыном по телефону, но Александра не особенно прислушивалась и теперь боялась ошибиться.

– Мне нужно вас увидеть, – услышала она в трубке. Молодой человек говорил очень сухо, ей слышалась в его голосе нескрываемая враждебность. – Вы можете сюда приехать?

– Не сегодня… Боюсь, просто не доберусь до поселка. Может, увидимся завтра в Москве? Я смогу в любое время…

– Да ведь я не свидание вам назначаю! – раздраженно оборвал ее собеседник. – Мне требуется с вами поговорить о маме! И неизвестно еще, буду ли я в Москве завтра… Да, передаю!

Последнее было обращено не к Александре, потому что спустя секунду в трубке раздался взволнованный голос Елены:

– Вам правда необходимо срочно приехать! Завтра в десять утра вас ждут у следователя, но это не здесь, у нас даже отделения милиции нет. Вам все равно придется еще три станции проехать, до райцентра. Так что сперва к нам. Я вас подготовлю.

– К чему?!

– К завтрашнему разговору.

– Зачем это?! – возмутилась Александра. – Я расскажу все, как было, и готовиться тут не к чему.

– Да вы же не знаете, как я сегодня за вас боролась… – протянула Елена. – Если бы не я, вам бы плохо пришлось… Этот дурак Виктор уперся, стоит на своем: видел, как Марину толкнула женщина в красной куртке. Ну какое ему дело?! Платят ему за это, что ли? Налил кто? Болтает сам не знает зачем…

– Он говорит, что есть, и хорошо, – с тяжелым сердцем ответила художница. – Есть шансы, что эту особу найдут. А мне бояться нечего.

Елена помедлила, затем с неохотой согласилась:

– Нечего так нечего. Тогда и говорить не о чем. А вы все же не пренебрегайте, заезжайте к нам, хоть бы и завтра… Я ведь помочь хочу. И Леониду нужно кое о чем вас спросить.

– Сыну Марины? Скажите, а почему он-то на меня в претензии? Что ему нужно?! Прямо приказывает, чтобы я сейчас же ехала! – уязвлено заметила художница.