– Можно было попросить телефон хотя бы у твоей ненаглядной Марины!

– Мама… Она погибла.

После долгой паузы мать произнесла совсем другим, осторожным тоном:

– А что случилось?

– Попала под поезд.

– Ты была с ней?!

– Нет, я спала еще. Она уехала раньше.

– Господи… Ведь и ты могла попасть под этот поезд!

– Не знаю… – Перед взглядом Александры возник железнодорожный переезд. – Я бы остановилась. Когда идет поезд, на стрелке раздается сигнал… Его даже издали слышно.

– Марина могла задуматься и не услышать.

«Скорее, это я могла бы задуматься. – Художница глядела в окно, на порхающий снег. – Я вечно замечтаюсь и не вижу, куда иду. Сталкиваюсь с кем-нибудь, спотыкаюсь обо что-то. Но под поезд или под машину все же не попадала. Марина была трезва, машинист, полагаю, тоже. Он бы дал такой гудок, что мертвый бы очнулся. Но там этот поворот… Поезд показался внезапно, она заметила его поздно, растерялась, заметалась, споткнулась… Только так все это и могло произойти. Удивительно, что поезд не остановился. И свидетелей нет. Ведь должны были люди что-то видеть? Ведь кто-то стоял на платформе, бродил вокруг этих убогих ларьков…»

Свидетелей утреннего происшествия среди зевак не оказалось. И это было необъяснимо, ведь на станции в утренние часы должно быть довольно людно. Из пересудов сельских обывателей Александра сделала вывод, что поезд мог миновать место трагедии без остановки только в одном случае: если Марина бросилась не под головной, а под последний вагон. Тогда машинист мог ее попросту не заметить. Подобный случай был несколько лет назад, проводилось следствие, и было доказано, что из-за рельефа местности и изгиба полотна в определенный момент машинист не может видеть в зеркальце то, что происходит возле последнего вагона.

«В самоубийство я не верю. Марина задумалась и случайно шагнула навстречу последнему несущемуся вагону, решив, что поезд уже проехал! Наверняка она думала о серебряном псе! Это он застил ей глаза!»

Очнувшись от своих тягостных мыслей, художница вновь услышала в трубке, прижатой к уху, голос матери:

– Я говорю, а ты не слушаешь, как всегда! Сегодня никуда не уходи, вчера отец страшно расстроился, когда узнал, что ты не приедешь ночевать. Не представляешь, как он тебя ждал! Ну, ты никогда о нас не думала!

– Нет, мама, я…

– Бессердечная эгоистка! – возвысила голос мать. – И всегда была такой! Всегда возилась со своим старьем, с бесполезным барахлом, с никчемными картинами, а на родителей тебе было наплевать!

– Но, мама…

– Хотя бы раз спросила меня, как мы живем, в чем нуждаемся? Другие дети заботятся о родителях… Но это другие! Я страшно жалею, что в свое время не родила еще одного ребенка! И опять же из-за тебя, не хотела, чтобы ты испытывала неудобства, лишилась отдельной комнаты, моей заботы…

Александра больше не решалась возражать, она молча сдалась. Этот разговор о нерожденном «втором ребенке» мать заводила всякий раз, когда была ею недовольна. То есть часто… Когда-то Александру ранили эти попреки, она принимала их близко к сердцу. Потом на смену обиде пришло понимание того, что матери нужно выговориться, излить душу, быть может, даже оскорбить дочь, чтобы как-то утешиться. «Ведь я в самом деле обманула ее ожидания, она надеялась, что я могу многого достичь. А в результате… Да и нет никаких результатов, вот что самое печальное!»

– Когда похороны? – долетело до ее слуха.

– Пока неизвестно, – встрепенувшись, ответила женщина. – Я уехала еще до того, как появилась милиция. Их ждали два часа! Невероятная глушь!

– Как тебя вообще туда занесло?

– Нужно было повидать одного человека.

– Повидала?

– Да…

– И видишь, чем кончилось! – сделала неожиданный вывод мать. – Вечно тебя носит где ни попадя! Если бы ты сидела почаще дома, проблем было бы меньше!

– Но какая тут связь? – недоуменно спросила Александра. – Я к этому несчастному случаю не причастна. Марина была одна в момент гибели. Я спала, когда она ушла.

Мать заговорила о другом. Теперь ей не терпелось прояснить вопрос, не собирается ли дочь остаться у них подольше? Неужели Новый год – это крайний срок?

– Мне бы хотелось, чтобы ты пожила по-человечески. Ведь я трясусь от страха, представляя, как ты там ютишься одна, на своем чердаке. Случись что, никто не защитит!

– Но до сих пор ничего не случалось! – возразила Александра, пытаясь придать голосу всю доступную убедительность. Она никогда не умела правдоподобно лгать матери, но сейчас ей на руку играло то, что мать не видела ее глаз.

– Удивительно, что не случалось, – проворчала мать. – Но это счастье ненадолго. Что-нибудь обязательно произойдет!

Александра едва удержалась от признания, что события последних дней попросту выжили ее из дома, которым она привыкла считать мастерскую. Женщина ограничилась тем, что пообещала задержаться у родителей как можно дольше. Обещание художница давала скрепя сердце. Ее уже тяготила домашняя обстановка, она чувствовала себя в тесной, но уютной родительской квартирке чужой, лишней.

Положив трубку, она прошла в свою комнату. На письменном столе лежали яблоки и мандарины – трогательный знак внимания. Мать всегда переживала, что Александре не хватает витаминов. Взяв яблоко, женщина присела к столу.

Ей вспомнилось знакомство с Мариной, которое состоялось пять лет назад. Александра продала ей часы при посредничестве общего знакомого, известного в Москве эксперта, к которому обе женщины не раз обращались за консультацией. Их встреча была случайна: эксперт, узнав у Александры, что она желает перепродать часы, приобретенные на зарубежном аукционе, с ходу назвал несколько имен потенциальных покупателей. Позвонил одному – тот был в отъезде. Второй не взял трубку. Третьей оказалась Марина. Женщины встретились, сделка состоялась к обоюдному удовольствию. Между ними возникли приятельские отношения, которые крепли год от года.

«И вот, она погибла сегодня утром, и все только потому, что пять лет назад ответила на звонок, познакомилась со мной. Иначе не повезла бы меня за город вчера… Спокойно сидела бы сейчас дома, писала свои статьи или ходила по магазинам, готовилась к праздникам… Да что это я?! – опомнилась вдруг женщина. – В самом деле обвиняю себя в ее смерти?!»

Она говорила себе, что подобные мысли нелепы, их вызвал случайно брошенный упрек матери, но не могла отделаться от ощущения, что доля правды в этих рассуждениях есть. Как ни крути поездка за город состоялась только ради того, чтобы показать Птенцову фотографию «трюфельного пса». Этим псом были полны все мысли Марины, и не иначе как о нем она думала, когда в предутренней темноте, на плохо освещенном переезде шагнула навстречу своей гибели…

«Но почему она уехала, даже не разбудив меня, не простившись? Что за срочность вынуждала ее давиться в переполненной утренней электричке? Она работала дома, никто никуда ее не торопил. И уж конечно, Птенцов ее не выгонял! Куда спешить?»