Двигались осторожно через огороды, держа наготове оружие. Трое полицаев увидели людей в красноармейской форме с запозданием. Ждали долго, расслабились, да еще самогона граммов по двести хватили.

Будько их опередил. Бросил «лимонку» и несколько раз выстрелил. Открыл огонь из автомата Иван Луков. Полицай, выскочивший на крыльцо, был ранен в живот, остальные подняли ответную пальбу. Воспользовавшись суматохой, Будько и Луков сумели убежать, отстреливаясь на ходу.

Шамрай пытался организовать погоню, но, кроме Филина, никто преследовать парашютистов не спешил.

– У них автоматы. Вон Генка помирает, все брюхо разорвано.

Молодой полицай умирал тяжело и мучительно. Помочь ему было нельзя: осколками пробило в нескольких местах живот. В отместку вывели из дома Петра Рябкова вместе с женой и расстреляли. Подворье сожгли.

Шамраю показалось этого мало. Он приказал собрать по дворам с десяток молодых парней.

– Пусть в комендатуре решают, что с ними делать. Или в Германию на работу, или в лагерь как бандитских пособников.

По дороге один из парней попытался бежать. Шамрай уложил его точным выстрелом со ста шагов. Выкидывая затвором дымящуюся гильзу, спросил:

– Ну что, еще кто-то хочет бежать? Валяйте. Я и за двести шагов с одного выстрела завалю. Вшивота хренова. Шагай вперед!

Плачущие женщины погрузили тело погибшего парня на телегу и повезли в деревню, над которой поднимался дым от горящего подворья. Хоронить «большевистских пособников», мужа и жену Рябковых, Шамрай запретил.

– А вы как хотели? – ворочая красными белками глаз, ронял короткие фразы главный волостной полицай. – Либо они нас, либо мы их. Середины не будет. Эсэс придет – всю деревню спалит. Зарубите на носу!

Расстрелянные хозяева подворья остались лежать возле ворот. Над сгустевшей лужей крови звенел мушиный рой.

Младших дочерей увели к себе родственники. Деревня затаилась. Оставшихся молодых парней матери спрятали в ближнем лесу. Трое полицаев, жившие в селе, чуя ненависть со стороны односельчан, ходили кучкой, держа наготове винтовки.

Батька Бажан, узнав о случившемся, качал головой, изображая скорбь. В узком кругу приближенных заявил:

– С умом воевать надо, а не полицаев дразнить. Три человека погибли, и парни угнанные в лагере или на чужбине пропадут.

Начштаба Луговой и начальник разведки Снитко согласно кивали. Отряд «Сталинцы» практически не воевал. Ни с умом, ни без ума.

А Журавлев, выслушав доклад Будько, после короткого раздумья отдал приказ Кондратьеву:

– Федор, завтра пойдешь на «железку». Постарайся нанести крепкий удар, чтобы и паровоз, и вагоны под откос пустить. Толпу не собирай, хватит человек двенадцать. Место определил?

– Так точно.

– Готовь группу.

А особист Авдеев заметил:

– В ближайшее время с Шамраем разобраться надо. Слишком усердно немцам служит. Пора укоротить руки.

Кроме группы саперов, Федор Кондратьев взял с собой Мальцева, часть его отделения и снайпера Василя Грицевича. Как обычно, захватили повозку для эвакуации раненых, если не обойдется без боя.

Место для подрыва немецкого эшелона выбрали километрах в пятнадцати от базы. Зная, что немцы отыгрываются на жителях ближайших деревень, Кондратьев подобрал перегон, где не было поблизости жилья. Впрочем, это вряд ли могло уберечь людей от мести эсэсовцев и специальных команд. Они найдут крайних, тем более вокруг железных дорог всегда хватало поселков.

Дождавшись, когда пройдет патрульная дрезина, Степан Пичугин и двое саперов подбежали к насыпи и стали торопливо устанавливать мину. Не успели. Охрана словно угадывала присутствие подрывников. Вместо эшелона появилась еще одна мотодрезина. Шла она довольно быстро. Саперы, заровняв ямку, едва успели снова вернуться в укрытие.

Дрезина с патрулем проследовала мимо, а следом за ней прошли три эшелона подряд. Два везли технику и грузы, а третий, наполовину состоящий из пассажирских вагонов, вез на восток солдат и офицеров вермахта.

– С комфортом едут, – провожая взглядом постукивающие на стыках вагоны, сплюнул Степан Пичугин. – Вот по кому мина плачет.

Будущих завоевателей везли не только с комфортом, но и хорошо охраняли. На двух платформах стояли зенитные установки, а на крышах нескольких вагонов торчали стволы пулеметов. Расчеты хорошо просматривали с высоты подходы к железной дороге и были готовы открыть в любую минуту огонь.

Состав, как назло, замедлил ход. Бойцы Кондратьева отчетливо видели лица солдат и офицеров. Двое молодых мускулистых парней, в майках, но с автоматами через плечо, спрыгнули вниз и затеяли шутливую борьбу. Офицер смотрел на них, улыбаясь, да и большинство остальных воинов рейха чувствовали себя бодро.

Не сегодня завтра падет Сталинград, а это конец войны. Денек теплый, и вообще, до морозов военная кампания на Востоке будет завершена. Пожилой солдат возле крупнокалиберного пулемета не разделял общего подъема. Было ему лет сорок пять, лицо смуглое, покрытое морщинами, на лбу шрам от давней раны.

Этому война, наверное, обрыдла. Возможно, и взрослые сыновья воюют, кто-то мог и погибнуть. Ну чего тебе надо в России? У Николая шевельнулось в душе что-то вроде сочувствия. Но пожилой солдат вдруг хищно сощурился и дал очередь по зарослям. Офицер его о чем-то спросил. Наверное, о причинах стрельбы. Насторожился и соседний расчет.

Солдат показал рукой, что выпустил очередь на всякий случай, а молодым лучше вернуться в вагон. Всякое сочувствие к пожилому пулеметчику пропало. Это был враг – ни больше, ни меньше. И враг более опытный, чем молодые солдаты. Его очередь прошла всего в нескольких метрах от саперов. Возможно, чутьем бывалого солдата он почуял опасность.

Неизвестно, чем бы все закончилось, продлись стоянка подольше. Во всяком случае, офицер прислушался к совету старого солдата. Молодняк прекратил свои игры, все снова забрались в вагоны, а пулеметчики на крышах дали еще несколько очередей.

Группу спасла хорошая маскировка и то, что она была немногочисленная. Непосредственно возле железной дороги находилось в засаде человек семь. Остальные вели наблюдение в других местах.

В это время раздался гудок, эшелон дернулся, стал набирать ход и вскоре исчез за поворотом.

– Вот так могли и вляпаться, – проговорил Степан Пичугин.

А Николай Мальцев с трудом разжал онемевшие пальцы, которые крепко стискивали автомат. Если бы группу заметили, вряд ли бы удалось уйти от огня многочисленных пулеметов. Капитан Журавлев словно предчувствовал опасность, уменьшив состав группы. Все верно! Будь их хоть десять, хоть двадцать, а против эшелона много не навоюешь – там не меньше двух-трех батальонов едет.

Возле рельсов осталось валяться несколько ярких пустых оберток из-под шоколада и консервные банки. Степа Пичугин невольно сглотнул слюну. Завтрак без хлеба был довольно скудный, хотя группы, отправляющиеся на задания, старались подкармливать сытнее. На этот раз досталось лишь по кружке горячего отвара иван-чая да по одной вареной картошке с тонким ломтиком сала.