рукам, – не могли бы вы вспомнить: когда вы заметили в коридоре человека, с какой стороны тот двигался?

– Он… двигался… – я сбилась, чувствуя, как паника застилает разум. Четкая картинка, которую я себе нарисовала, разлетелась на осколки. Что мне сказать? Откуда он шел? Со стороны лестницы?.. Или сказать, что я не заметила? Но я должна была. Я заставила себя отсчитать пять бусин, делая вид, что вспоминаю. – Кажется, со стороны уборной.

Каратель сделал пометки.

– Вы желаете добавить что-то еще?

Я постаралась не выдать голосом свою дрожь:

– Нет.

– В таком случае прочитайте свои показания и, если всё записано верно, подпишите.

Он пододвинул ко мне лист бумаги. Несколько мгновений я просто смотрела на страницу, исписанную твердым острым почерком. Затем медленно, едва разбирая написанное от шума крови в голове, прочитала и поставила свою подпись.

– Вы можете быть свободны, госпожа Вира. Пожалуйста, ожидайте вместе с остальными.

Мои колени едва не подогнулись от накатившей слабости, и я осторожно, опасаясь споткнуться и упасть, вышла из кабинета.

Приемная встретила меня таким радостным солнечным светом, что я, на миг ослепленная, заморгала. Поэтому не ви дела, с каким лицом мимо меня прошел Кинн, когда его вызвали следующим.

Ноги мои подкосились, едва я добралась до диванчика. Усевшись, я начала нервно отсчитывать бусины сквозь ткань рукава.

Когда Кинн наконец появился, я едва не подпрыгнула и устремила на него взгляд, но он, пряча глаза, встал подальше от меня и застыл. По его лицу было ничего не понять.

Следующей в кабинет зашла сестра Аннека. Я полагала, что ее быстро отпустят, но она пробыла там очень долго. Под конец я даже бусины считать не могла, а просто сидела, впившись пальцами в браслет под рукавом, и смотрела перед собой невидящими глазами. Когда Служительница наконец вышла, бледная и несколько растерянная, меня стало трясти от волнения так, что подвески на диадеме пошли мелкой дрожью.

В коридоре послышались чьи-то голоса, резкие и настойчивые, которые становились всё громче и громче, а потом дверь в приемную с шумом распахнулась. На пороге оказался дядя, сразу за ним – Хейрон, позади них выглядывали рассерженная Нелла и Мать-Служительница.

– Что здесь происходит?

Голос дяди источал такую холодную ярость, что все невольно вздрогнули. И только коренастый Каратель, встав у него на пути и склонив голову, ровным тоном пробасил:

– Советник Линд, мое почтение. Здесь идет дознание.

Несколько мгновений дядя смотрел на Карателя сверху вниз, потом четко, размеренно произнес:

– Извольте объяснить, что моя племянница, которая сейчас должна присутствовать на церемонии бракосочетания, делает на дознании?

Каратель ответил чуть более живо:

– Дает свидетельские показания. Если желаете, можете остаться, но прошу сохранять тишину.

Я коротко кивнула дяде, Хейрону и Нелле, но не решилась задерживать на них взгляд, побоявшись, что выдам себя. Дядя, пропустив вперед Мать-Служительницу, занял место у стены рядом с Неллой. Хейрон, бросив на Кинна оценивающий холодный взгляд, подошел ко мне и встал рядом, окутав ароматом своего парфюма.

Дверь в кабинет распахнулась, и все взгляды метнулись к вы глянувшему Утешителю. Тот, нисколько не удивляясь по явлению новоприбывших, с кратким поклоном пригласил Мать-Служительницу:

– Матушка, если изволите…

Старшая Служительница удивленно приподняла брови, но без возражения проследовала в собственный кабинет. К счастью, она пробыла там недолго. И теперь из кабинета доносились голоса Утешителя и Карателя, изредка перебиваемые голосом судьи Ульвена, но слов было не разобрать.

Я никогда не бывала на дознании. Всё, что я о нем знала, ограничивалось теорией с уроков Закона, в которую я вникала ровно настолько, насколько это было нужно для учебы. Мне смутно помнилось, что после опроса свидетелей Каратель, представлявший собой всю строгость Закона, и Утешитель, имевший право просить о снисхождении, в присутствии судьи устраивали совещание – эфанию, «справедливый спор» с древнесеррийского. В ходе эфании они обсуждали истинность свидетельских показаний, результаты осмотра и найденные улики, а судья, выслушав их, приходил к заключению: продолжать расследование, прекращать или, если было ясно, кто преступник, выносить приговор.

В некоторых случаях эфания могла длиться несколько дней, но ведь мы находились в Храме, и наверху нас с Хейроном дожидались гости. Что же будет?.. Мои нервы напряглись до предела, и я едва не сбросила руку, которую Хейрон положил мне на плечо. Но, видимо, почувствовав мое напряжение, он сразу меня отпустил.

Дверь в приемную открылась, и нас пригласили в кабинет для оглашения результатов эфании. Дядя решительно прошел внутрь. Нелла проскользнула следом. Хейрон помог мне встать с диванчика и отвел в кабинет, где я тут же высвободилась из его рук.

Слушать собственные показания было едва ли не хуже, чем давать их. Я словно стояла в воде и чувствовала каждую волну, каждое движение в глубине – всё, что происходило вокруг: смену позы, покашливание, учащенное дыхание. Поэтому я отчетливо услышала чей-то тихий, но резкий вдох, когда Каратель зачитывал первую часть моих показаний. Усилием воли я заставила себя, не оборачиваясь, слушать дальше.

Каратель, закончив с моими показаниями, перешел к показаниям Кинна. Очевидно, мой шантаж подействовал: Кинн не только поддержал меня – его версия совпадала с моей идеально.

Только когда по всему телу прокатилась волна облегчения, я поняла, что всё это время изо всех сил сжимала кулаки и ногти впились в ладони. Надеясь, что никто этого не заметил, я медленно расслабила пальцы.

Всё тем же твердым, ровным тоном Каратель начал зачитывать показания сестры Аннеки. Проводив меня до дверей в придел, она не ушла наверх, как я предположила, а закрыла входную дверь в нижний храм на амарантиевый замок, чтобы никто не смог мне помешать.

Я услышала, как переступил с ноги на ногу Кинн. Сердце тревожно заныло. Теперь мы не могли переложить вину на кого-то с улицы, как я надеялась.

Следующие слова сестры Аннеки ожгли меня как огнем.

Она так и не поднялась наверх, а по поручению Матери-Служительницы осталась в ризнице дожидаться, пока я покину придел. Ей надо было загасить потом свечи и, забрав ящик с пожертвованиями, поместить его в сейф в кабинете Матери-Служительницы. Поскольку двери в Храме толстые, время от времени сестра Аннека выглядывала, чтобы не пропустить момент, когда я выйду из придела. И она видела, как Кинн спускался по лестнице. К счастью, она не заметила, куда именно он пошел. Ей показалось, что в уборную.

Прошу, Серра, помоги нам.

От напряжения меня стало слегка пошатывать, даже ровный голос Карателя зазвучал как-то по-другому: «Минут через десять наконец вышла госпожа. Она… она показалась мне расстроенной. Она не стала