— Я не знал. — Каден смотрел на нее с искренним сочувствием. — Ты не рассказывала.

— А что рассказывать, — вздохнула Эмма и горько усмехнулась. — Если меня приглашали на пробы, оказывалось, что я то слишком высокая, то слишком низкая, то грудь слишком большая…

— Если тебе будет легче, мне твоя грудь очень нравится.

Эмма улыбнулась и продолжила:

— То волосы слишком длинные, то слишком темные.

У Эммы были шикарные волосы — темно‑каштановые кудри с золотым отливом. Ему тут же захотелось запустить пальцы в ее шевелюру, почувствовать, как живой шелк струится сквозь пальцы.

— То оказывалось, что у меня недостаточно эффектный зад…

Каден выругался:

— Они там совсем рехнулись!

Эмма просияла.

— Мое любимое: у вас нос с горбинкой.

— Не вижу никакой горбинки, очень милый носик.

— Спасибо, но, когда месяц походишь по прослушиваниям и наслушаешься таких комментариев, самооценка падает ниже плинтуса.

Каден еще сильнее возненавидел Голливуд. Такая красивая, талантливая, сексуальная женщина, как Эмма, не должна даже сомневаться в своей идеальности.

— Грейси рассказывала, что у тебя все хорошо.

— А что мне было делать? — воскликнула Эмма. — Звонить папе и говорить: Голливуд — отстой, мечты растоптаны, я работаю официанткой в кофейне ЛоЛо? Да отец извелся бы от переживаний.

— Он все равно переживал, — сказал Каден. — Почему ты так долго не возвращалась, раз карьера не клеилась?

— Да, я вела себя глупо. Но никто не рассказывал мне, что тут на самом деле происходит. — Эмма откинула волосы назад и скрестила руки на груди. — Поверь, я бы приехала гораздо раньше, если бы знала. Единственное, что удерживало меня там, это страх признать себя неудачницей.

Каден обнял ее.

— Когда ты уехала, я был в бешенстве, но я не позволю тебе называть себя неудачницей. Эмм, ты решилась на сложный шаг, следовала за мечтой, засветилась на телевидении, в конце концов.

— Один сезон всего‑то, — напомнила она.

Каден нахмурился.

— Однако многие и этого не добились.

Эмма вздохнула и согласилась.

Каден посмотрел на нее сверху вниз и сказал то, что долго скрывал:

— Ты отлично сыграла.

— Ты смотрел? — удивилась она.

— Да, я не мог не посмотреть. В глубине души я надеялся, что шоу будет провальным, потому что хотел, чтобы ты была со мной, а не на экране. — Он перевел дух и продолжил: — Видеть тебя сияющей восходящей звездой пусть и глупого шоу было мучительно больно, я выключил после первой серии.

— Оно не глупое! — запротестовала Эмма.

Каден поднял одну бровь.

Эмма улыбнулась, ее глаза засверкали.

— Знаешь, мне это льстит.

— Так и есть, — сказал он и посмотрел ей в глаза, чтобы она поняла: он не шутит. — Я чуть было не выбросил телевизор из окна.

Эмма засмеялась.

Он не признается, что ее возвращение в Монтану воскресило чувства, что все еще любит ее, потому что однажды она уже разбила его сердце.

Эмма вздохнула, прижалась к нему крепко‑крепко, положила голову на широкую грудь. Каден приподнял ее лицо за подбородок, чуть наклонился и страстно припал к губам. Она ответила, языки заплясали в горячем танце, обоих охватило возбуждение. У Кадена голова шла кругом. Она его вселенная. Теплая, нежная, Эмма в безопасности только в его руках.

Через два дня Эмма вернулась к отцу. Буря утихла, небо расчистилось, и снег начал таять под солнечными лучами так же быстро, как выпал.

Как только она зашла в дом, Молли узнала ее и радостно загулила. Сердце защемило от переполняющей любви к малышке. Она с самого первого дня заботилась о Молли и считала малышку дочерью. Что бы ни произошло, Эмма готова была сразиться с каждым, кто посмеет посягнуть на нее. Каден знал правду и был на ее стороне. Это придавало уверенности.

Каден. При одной мысли о нем ее охватывало сладкое томление. От воспоминаний о безмятежных часах в объятиях друг друга Эмма начинала возбуждаться. Боже, как прожить день, не прикасаясь к нему?

Отец выглядел бодрее, и даже Грейси сегодня не такая колючая.

— Как вы с Молли? — спросила Эмма, входя в конюшню.

Грейси зыркнула на нее.

— Она ангел. Отцу нравится с ней возиться.

Эмма чуть подалась вперед.

— Если бы я могла уехать из дома Кадена раньше, я бы обязательно это сделала.

— Не волнуйся, должок потом отдашь.

С момента возвращения в родной дом это был самый дружелюбный тон. Эмма решила брать быка за рога.

— Как давно у нас этот чудесный старикан? — спросила она и кивнула в сторону мерина.

Конь поднял голову и посмотрел на Эмму так, словно высказал все, что о ней думает. Она засмеялась.

— Возраст только в голове, а Герман душой еще ого‑го. Правда, малыш? — ответила Грейси и заботливо провела ладонью по шее коня.

Тот повернул голову в ее сторону и нежно боднул.

— Я нашла его несколько месяцев назад.

— Ясно, — ответила Эмма, взяла щетку и провела по гриве Германа. — Почему ты решила его оставить?

— Он хорошо ладит с детьми. Терпеливый. И, — Грейси пожала плечами, — я планирую с его помощью проводить занятия иппотерапии для детей.

Эмма моргнула.

— Какие занятия?

Грейси улыбнулась. Первый раз за все время.

— Я собираюсь давать уроки верховой езды, но в основном заниматься иппотерапией.

С этими словами Грейси провела рукой по шее Германа. Он повернул к ней голову в ожидании ласки.

— Ты отлично держишься в седле и можешь научить других, но иппотерапия… Откуда ты это взяла?

Эмма слышала о том, что лошадей используют для работы с детьми и взрослыми с аутизмом, депрессией, проблемами со здоровьем, но не вдавалась в подробности.

Знакомый запах сена и лошадей окутывал Эмму, как в детстве. Она ждала, когда Грейси снова заговорит.

— Мне бы в голову не пришло, но год назад я наняла Тома, ему нужна была помощь. Он был на грани, — ответила Грейси.

Том Хаттон, мужчина под сорок, молчаливый, скрытный, погруженный в себя, но работяга. Ветеран войны, остро нуждающийся в работе. Отец знал, что Том никогда не работал на ранчо, но нанял его, потому что видел: если тот останется без дела, пойдет по наклонной.

— Отец такой сердечный.

Грейси улыбнулась.

«Бальзам на душу», — подумала Эмма.