Мрак, такой мягкий и приятный, ночной мглой, словно плащ, медленно опускался на плечи. Алмазы в глазах мраморных изваяний потускнели, обратившись тщетой стекла. Ярко горящий свет угасал…

Меня схватили за ногу, не давая сделать следующего шага. Биска, превозмогая боль, поднималась, опираясь на меня — демон заставил подать ей руку. Разве это не ради нее он только что вырвался из того плена, в который я засадил его одним лишь усилием воли?

Теперь моей воли не было и не будет впредь, если позволю случиться тому, что он задумал. Здравый смысл в спешке, пытаясь сохранить право на жизнь, вытряхивал сундуки памяти, отчаянно гоня так и лезущие на ум «иже еси на небесех».

Какой от них толк сейчас?

Демон умилялся такой наивности, как будто спрашивал, неужели я в самом деле верил, что его можно остановить чем-то подобным? Лейся эти слова из уст священника — он бы еще подумал. Скажи их Славя — и он бы бежал в ужасе прочь. Кстати, о ней — как думаешь, Рысев, какая часть ей больше нравилась в постели? Людская или демоническая? А может, она попросту тебе врала — ведь не при соитии с человеком она становиться единым целым. А лишь когда воедино сплетаются свет и тьма…

Он не закончил свою тираду. Кондратьич споткнулся, кряхтяще упал, застонал. Рана на его руке была ужасна — тут можно было диву даться, как он еще смог уцелеть?

Словно назло, в голову лез давешний разговор: старик едва ли не признавался мне, что чует свою смерть. Неужели все закончится вот так?

Биска разминала мне плечи, лыбилась несмотря на все еще преследующие ее болезненные нарывы. Незримый палач внимательно следил за каждым ее шагом, обещая в следующий раз ударить сильнее.

Ладонь несчастной, стиснутая в кулак, дымилась, будто горела.

Ибрагим в последний раз поднял пистолет, но понял, что выстрелить в того, кого все это время считал собственным сыном, попросту не сможет. Подбирин выпал из его рук, несчастный зажмурился и отвернулся, принимая свою судьбу.

— Добить его всегда успеется, — проворковала Биска. Ей, как и раньше, жаждалось внимания. Оторвись, говорили ее глаза, брось этого несчастного подыхать в этой жалкой дыре — разве он сумеет выбраться сам? Разве оставить его умирать от голода не злее, чем быстрое милосердие гибели?

Демон был с ней согласен. Обхватив рукой, прижав к себе, он загоготал, широко разинув дьявольский охальник.

И тотчас же взвыл — Биска, не мешкая, швырнула содержимое своей руки прямо ему в рот. Изломанный, скомканный образок провалился в бесову утробу…

Если говорить о помощи, то у бесов явно странное представление о ней. Дьяволица не вспыхнула адским пламенем, ее не окатили раскаленным варевом боли, не прошлись по спине жгучей плетью.

Напротив.

Все это в прямом смысле этих слов приберегли для меня.

Пытаясь избавиться от непрошенного угощенья, демон в моем теле изогнулся дугой. Его, как и меня, будто жгло изнутри. Мятущаяся душа дрогнула, я почти слышал, как рвутся связывающие ее с телом путы. Биска залихватски, словно разбойница, заскочила на плечи. Маленькая женственная ладонь залепила собой рот бушующего демона, не давая тому отрыгнуть образок.

Заложенной в него святостью он скакал по дьявольскому нутру, раздирая в клочья желудок. Внутренним огнем можно было спалить весь Ад и еще бы на Рай с Чистилищем осталось. Сознание, не в силах терпеть творящиеся издевательства, раз за разом обещало оставить меня один на один с проблемами, пока не исполнило угрозу.

Совершенно обессилевший, я рухнул на пол, чувствуя, как теряю уже выросшие крылья. Могущество и желание оттрахать мир, желательно с извращениями, улетучивалось, оставляя после себя лишь грязь дикой усталости.

Тошнотворный ком собрался у самого горла, не в силах прорваться сквозь руку дьяволицы. Словно Биска желала, чтобы я подавился тем, что отчаянно просилось наружу.

Я метался ужаленным быком в надежде свергнуть наездницу вниз. Вклинившийся в чертоги воображения бес красочно представлял, что свершит с мятежной нахалкой.

Нечистый внутри меня бесновался. Уют прежних покоев обратился в священную мучильню. Сквозь уши и нос черной ртутью он пролился из меня наземь.

Я вернулся к своим привычным размерам, рухнув на колени. Биска похлопала по спине, выгоняя остатки бесовской силы, наконец отняв ладонь от моего рта.

Так меня не тошнило даже после выпускного и на первой свадьбе: казалось, я вот-вот выблюю не только внутренности, но и самого себя выверну наизнанку…

Блевота была черной, гадкой, до омерзения противной. Одного только взгляда на грязную лужу хватало, чтобы вновь испытать приступ тошноты.

Жижа вдруг ожила, варевом потекла прочь, словно клякса, оставляя за собой масляный след.

Желудок неприятно забурлил, словно вопрошая: что за хрень? Ты пихал в меня всякое, но вот чтобы слопать картон иконы — такое впервые…

Его уже не жгло, разве только мутило.

Я отчаянно обещал самому себе, что как только мы выберемся из этой мглы — первым делом пулей метнусь в церковь.

И уверую, чтоб вас!

Тут теперь разве что дурак не уверует…

Биска не давала мне покоя, тормошила, звала.

— Вставай, слышишь? Он умирает! Вставай, падаль, сука, мразь! — Ее ладошки хлестко били меня по щекам, желая привести в чувство. Я схватил ее за руку на пятом или шестом разу — дьяволица дернулась, словно в надежде вырваться, но быстро унялась.

Сжималась и разжималась, словно от нерешительности, краснокожая ладонь.

Поднялся я сам, без ее помощи, раскачиваясь из стороны в сторону.

Кондратьич был без сознания — силы изменили старику. О чем там думал демон еще пару минут назад? Кондратьич умрет от голода через неделю? Рад я был бы, если бы через неделю! Кровотечение обещало избавить этот мир от его присутствия в самые наикратчайшие сроки.

Сумка, мелькнуло у меня в голове.

Сапфировая настойка!

Я скинул поганку с плеча, принялся в ней рыскать — словно назло под руку лезло все, кроме заветного графина.

— Ему это уже не поможет, — мрачным, дрожащим голосом проговорила Биска. — Недостаточно просто затянуть рану, слышишь?

Я слышал, но отчаяние заглушало все. Стеклянная кубышка завалилась меж яблок — и как она там только оказалась? Чудом уцелевшая в той бойне, что творилась, она выглядела, как спасение от всех бед.

И класть я хотел на то, что там бормочет эта дьяволица!

Я не слышал ее, в ушах звенело от напряжения.

И уж точно не слышал, как буквально за нашей спиной зашелестели змеи веревок…

Глава 11

Сон был приятный и влажный. Вокруг царил кумар блаженства, уносящий меня на волнах сапфировой настойки в неизвестность.

Тело наливалось свежими силами. Отдых, словно добрая хозяйка, наконец вернувшаяся в дом, схватился за метлу — и принялся выметать усталость, ломоту и лень под чистую.

Ничего, вкрадчиво шептал он, обещая по пробуждении, что я буду чувствовать себя как огурчик. Все дела могут подождать — а те которые не могут, все равно подождут.

Я не помнил ни как заснул, ни что послужило этому причиной — словно попросту провалился в пучину небытия. А может быть, просто все остальное было всего лишь мрачным сном, а теперь сам Морфей решил сжалиться надо мной и наколдовал приятные видения?

Они точно были приятны. Биска была рядом, Биска извивалась, словно змея, принимая и даруя ласки в ответ.

Мне она помнилась другой. Не желая оставлять моей постели, она просачивалась в каждый сон, в который только могла — и учиняла вакханалию. Ненасытной девой всякий раз оказывалась у меня под боком после пробуждения. Сладко потягиваясь, требовала у изможденного меня продолжения.

Мана шла на хер не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле. А уже сквозь него утекала в безграничные глубины дьяволицы.

Сегодня она была совершенно иной. Сгинула в небытие улыбчивость, былая настойчивость взяла выходной. Неудержимый бес страсти, заставлявший ее прежде раз за разом выдумывать новые любовные проказы, угас и не желал больше принимать в этом участия.

Сегодня она была сама по себе.

Вопросы крутились на языке веретеном, но сон лишь облачал их в одежки мыслей, не давая родиться звуками. Это ничего, думалось мне, она же умеет читать мысли и души, сможет и сейчас.

Она отвечала улыбчивым, но тяжелым, ватным молчанием. Мне