Дима не понял, как же дальше искать белку, но спрашивать об этом не стал – увидел, что Артёмыч насупился, посерьёзнел. Медленными шагами обходил дерево и присматривался к снежному покрову. Тот был волнистым, блестел под солнцем, а местами был усеян лесным сором.

Низкое небо мраморной крышкой лежало на макушках тайги. Палевое, с прожилками голубого инея, оно было тяжёлым, крепким. Его затянула пелена лощёных облаков, а быть может, оно и само по себе, обмороженное декабрьской зимой, стало таким безликим, невзрачным.

Оглядываясь по сторонам, Дима вспомнил, как ещё в сентябре Алевтина Георгиевна, учительница истории, рассказывала о древнегреческом путешественнике Пифее. Он первым из всех греков добрался до северных морей и там впервые увидел снежные поля – километры крепкого наста, покрывавшего всё окоёмное[16] пространство. Вернувшись домой, Пифей поторопился рассказать об увиденном, но ему никто не поверил. Друзья назвали его сказочником, шарлатаном.

Древние греки, конечно, видели лёгкую порошу, но не могли и вообразить, что снег бывает таким обильным. Путешественника унижали насмешками до самой смерти. «Вот бы их всех, этих умников, сюда заслать, – подумал Дима. Как и тогда, на уроке, ему стало жалко Пифея, обидно за его несправедливое одиночество. – Побросать их в сугробы и послушать, как они заговорят».

Артёмыч неожиданно перешёл к следующему дереву. Дима, отмахнувшись от древнегреческих распрей, поторопился за охотником. Ждал объяснений, но Артёмыч молчал.

Перейдя к третьему дереву, юноша не выдержал:

– Ну что?

Охотник нехотя, шёпотом объяснил, что белка пробежала тут меньше часа назад, что её путь можно отследить по свежим обсыпкам с веток. Из-под её лапок падали шелушинки коры, снежная опока, прядки лишайника и даже метёлки хвои. Всё это свежими вехами обозначило беличью верховую тропу.

Сколько Дима ни всматривался в снег, ничего не примечал. Для него лесной сор оставался однообразным.

Казалось, что Артёмыч разыгрывает его или просто обманывает, но охотник шёл уверенно и ступал бережно, опасаясь спугнуть зверька.

– Там.

Дима опять ничего не увидел.

– Белка?

– Гайно. У ствола, в развилке веток. Иди к дереву. Когда я дам знак, стукни по нему.

– Зачем?

– Белка – дура, – тихо улыбнулся охотник. – Если стукнуть, она сразу выбежит и замрёт. Обязательно замрёт. Всегда замирает. На долю секунды, не больше. Тут её надо валить. Один шанс на один выстрел. Если не успеешь, она дальше побежит, потом гоняйся за ней. Главное – поймать момент. Давай ружьё.

Неделю назад Дима обиделся бы, попросил бы доверить выстрел ему. Ружьё-то было его. Но сейчас он отчего-то был рад, что Артёмыч без обсуждений решил стрелять сам.

Юноша сделал всё, как просил охотник. Подкрался к ели. Ударил кулаком по коре. Выстрела не последовало.

Нашёл крепкую ветку и обстучал ею ствол.

Бросил к макушке несколько снежков.

Бесполезно. Ружьё молчало.

Артёмыч решил, что белка им попалась слишком умная – затаилась в гайне. Стрелять её там не было смысла. Она бы так в гайне и осталась. Лезть за её мехом было бы опасно.

– Ладно, чёрт с ней.

Дальше ждать не было смысла.

Охотник сдался, но напоследок устроил поблизости капкан с очепом.

Диму вновь поразила простота и действенность этой конструкции.

Артёмыч поторопился идти дальше, чтобы осмотреть старые ловушки. Он был недоволен тем, что из-за пустой белки потерял почти час светлого времени. Дима скользил за ним.

Они возвращались назад по своим следам. Вышли к низовой беличьей тропе, вдоль которой не так давно крались, надеясь на добычу. Юноша склонился к ней, чтобы ещё раз взглянуть на следы, когда позади что-то обвалилось. Послышался не то скрип, не то шелест. Он не затихал. Оставался тонким, но громким.

– Выкуси! – вскрикнул Артёмыч.

– Что это?

– Что-что?! Белка! Говорил же, дура! Сытая, а за дармовыми орешками полезла. Ну как же, рядом с гнездом, чего бы не взять.

Всё это охотник говорил впопыхах, торопясь к только что настороженной ловушке. Он говорил что-то ещё, но Дима его не понимал. Спешил вслед.

От волнения приоткрыл рот. Всматривался вперёд, выискивал среди деревьев сработавший очеп. Ничего не видел и только слышал, что звуки усиливаются.

– Вон! – крикнул Артёмыч.

Дима глотал холодную слюну. Ветер холодил зубы. Под белой накидкой в белой груди клокотало белое сердце. Все мысли и чувства обнесло снежной кухтой. Он увидел белку. Пойманная капканом за лапку, она извивалась на весу. Гневно цокала, фыркала, будто крохотная разъярённая лошадь. Мотала головкой, выдёргивалась всем тельцем. Цеплялась зубами за пленённую лапку, стрекотала по ней зубами, затем откидывалась, тянулась к стволу и вновь цокала – наперебой с собой. Коромысло очепа чуть наклонялось. Поводок дёргался. Но белка не могла вырваться. Надёжные дуги капкана не выпускали её.

По тому, как студило глаза, Дима понял, что смотрит широко, не моргая. Он и не заметил, как приблизился к ловушке.

Вся тайга затаилась. Молча и слепо следила за пойманным зверьком.

Белка, завидев охотников, стал метаться на последнем пределе исступления. Её цокот, шипение слились в единую струну отчаяния. Потом белка затихла. Прикрыла глазки. Можно было подумать, что она умерла. И только беспокойная, украшенная белой манишкой грудка выдавала в ней трепет жизни – поднималась и опускалась в частом дыхании. Зверёк мерно раскачивался на поводке.

Ещё одно мгновение, и белка опять взвилась. Вновь началась агония, отчаянные рывки, попытки высвободить себя. Диму начал злить этот крик – он сдавливал голову в пульсирующий боляток. Злость собралась где-то под лопатками и тянулась к горлу, поднималась криком – перекричать эту белку, изорвать её своим голосом.

– Чего ждёшь? – донеслось откуда-то издалека. – Глуши её! Будет твоя первая добыча.

Говорил Артёмыч. Он был где-то поблизости, но Дима его не видел. Сил оглядеться не было. Шея обросла льдом.

– Как? – спросил кто-то сухим голосом.

Спрашивал сам Дима, но не узнавал свой голос.

– Как, как… Бери палку и глуши.

«Глушить…»

Юноша искал палку, которой недавно обстукивал дерево. Не находил. Это раздражало. Слюна стала густой. Нужно было с усилием её глотать. Это тоже раздражало. И белка. белка раздражала больше всего.

«Заткнись».

Нашёл палку. Поднял. Показалось, что рука держит её слабо, неуверенно. Сбросил варежку. Взял голой ладонью. Ледяные острые культяпки веточек, грязная кора. Так лучше.