26 октября в Одессу пришло известие о большевистской революции в Петрограде – и город окончательно сошел с ума. Большевики, левые эсеры и анархисты потребовали установления пролетарской диктатуры. Мирные обыватели были в панике. Наивные разговоры вроде этого: «Шо это, камни отваливают или гвозди забивают?» – «Да ви шо? Это пулемет!» – ушли в прошлое. Звуки стрельбы из всех видов оружия стали привычными.

Отец перестал ходить на службу – говорил, что деповских, с которыми у него были раньше хорошие отношения, словно подменили. В железнодорожных мастерских РОПИТ (Русского общества пароходства и торговли и Одесской железной дороги), в которых работал отец и которые являлись главными железнодорожными мастерскими Одесской железной дороги, действовала сильная организация РСДРП(б), которая в последнее время ужесточила агитацию. Потом оказалось, что опасения отца были не напрасны и он вовремя бросил работу. До нас донеслись слухи, что рабочие в депо свалили инженеров и конторских служащих в вагонетки и вывезли по рельсам до оврага со шлаком, куда и свалили. Овраг был глубокий, один инженер погиб, многие остались с переломами рук и ног. Помогать вылезти из оврага им никто не стал. В общем, это было ужасно.

Рабочих поддерживали большевики, призывая к расправам над «угнетателями» и «богатеями», ну а лозунг «Грабь награбленное!» теперь знали, кажется, даже новорожденные младенцы.

Начались еврейские погромы, которым противостояли отряды еврейской самообороны. Имя их создателя – Якова Блюмкина[17] – евреи произносили с молитвенным выражением. На окраинах грабили склады спирта и мануфактуры. На Линдеровском бульваре собралась толпа тысячи в две человек. Милиции пришлось стрелять, из толпы ответили. Были раненые и с той, и с другой стороны. В конце концов, 8 декабря большинство складов вина и спирта были затоплены пожарными командами и милицией, чтобы пресечь грабежи и повальную пьянку в городе.

Разгул уголовщины уже настолько измучил горожан, что над пойманными разбойниками устраивали самосуды на месте преступления. Какие-то «анархисты-обдиралисты» (услышав это название, я невольно вспомнила собрание в подвале «Парижского шика»… в то время никаких «обдиралистов» в Одессе еще не было, а ведь прошло всего три-четыре мясяца!) устроили на Дерибасовской мощный взрыв, требуя прекратить эти самосуды. Они угрожали террором за «издевательства над ворами», как они это называли.

Продукты вздорожали непомерно! Хлеб вырос в цене в триста раз. А сливочное масло – в девятьсот раз. На знаменитые франзолетты и франзоли, как называли здесь длинные белые хлебы и сдобные булочки, можно было только облизываться. Потом из лавок и магазинов пропало вообще все: продукты можно было только на базаре выменять. Даже «пшонку», как называли в Одессе вареную кукурузу, не продавали! Деньги все куда-то словно бы исчезли, топливо ценилось на вес золота, заводы не выплачивали зарплату или вовсе закрывались. Началась безработица.

Рождественский благовест нимало не смягчил ожесточившиеся души. В первых же числах января начались многотысячные демонстрации рабочих под девизом «Вся власть Советам!» и с красными флагами. Люди требовали зарплаты, однако ходили разговоры, что денег у Центральной рады вовсе нет. Потом выяснилось, что слух этот пустили большевики, чтобы взбаламутить народ. На самом же деле в начале года Центральной раде удалось напечатать свои деньги, но правительственные курьеры не успели их развезти. Деньги должны были оказаться в Одессе числа пятнадцатого-восемнадцатого января, но большевики во что бы то ни стало хотели захватить абсолютную власть в городе как можно скорей, и для этого им было необходимо вызвать как можно более мощное рабочее возмущение.

Перестрелки на улицах не прекращались. Большинство одесситов перестали симпатизировать Раде не только из-за хаоса, воцарившегося в городе, но и потому, что боялись украинизации Одессы, а между тем украинцев в городе было даже меньше четверти от общего количества населения.

В это время – конечно, тогда я об этом не слышала, позже узнала, – на заводе РОПИТ на тайной конференции представителей фабрично-заводских комитетов, большевиков, левых эсеров, максималистов, анархистов был создан временный Ревком – «комитет пятнадцати». Он поставил своей задачей немедленный захват власти в Одессе. Штаб Ревкома находился по улице Гоголя, 16 (правда, потом его перенесли на Торговую, в дом 4), а штаб сил Центральной рады в Одессе – в Английском клубе, в начале Пушкинской. То есть два штаба противоборствующих сил находились буквально в пяти минутах ходьбы один от другого!

И вот поздним субботним вечером 13 января вспыхнуло восстание, которое возглавили большевики. В первый же вечер и ночь были захвачены телеграф, телефон, вокзал, почта, банк, казначейство, арсенал, штаб округа. Это был практически бескровный переворот, и о том, что власть переменилась, большинство одесситов, в том числе и мы с родителями, узнали из газет утром 14 января.

На стороне большевиков было более пяти тысяч человек: красногвардейцы 49-го полка и Ахтырского пулеметного полка, матросы с броненосцев «Синоп», «Ростислав» и крейсера «Алмаз», боевики, которых выставили левые эсеры и анархисты, дружина Союза молодежи Семена Урицкого[18] (так вот о ком упоминала Вирка на том достопамятном собрании!), отряд интернационалистов из числа пленных солдат австро-венгерской армии Олеко Дундича (потом он перебрался в Крым… будь он проклят, этот Дундич!) и даже уголовники Мишки Япончика[19] и отряды еврейской самообороны Яшки Блюмкина.

Кроме того, к большевикам прибыло подкрепление с Румынского фронта, и вот уже 29 января на объединенном заседании Совета и Румчерода был образован Одесский Совет Народных Комиссаров и провозглашена Одесская Советская республика, которая отказалась считать себя частью Украины, но и к России не слишком тяготела.

К огорчению местных большевиков, Ленин отказался признать Одесскую республику самостоятельной государственной единицей.

Казалось, и раньше в городе порядка не было, но теперь начало твориться вообще черт знает что. Одесские бандиты Мишки Япончика чувствовали себя победителями и хозяевами Одессы.

Размахивая «революционными мандатами», они врывались теперь не только в частные дома, но и в банки и конторы, в магазины, на предприятия и склады и требовали денег и ценностей. Напали бандиты и на помещение судебной милиции Одессы, где сожгли «Регистрационное бюро» – картотеку, которая собиралась с 1900 года: шестнадцать тысяч карточек на всех воров и бандитов города, фотографии, образцы отпечатков пальцев. Агентов судебной медицины и сыскной полиции убивали без всякой жалости. Ходили слухи, что это сам Япончик организовал этот погром, стараясь уничтожить все сведения о своем преступном прошлом.