Женщина вздрогнула всем телом и сжалась. Сразу стало видно, что попал целитель в самую точку, но ему собираются нагло врать.

— Нет! Они у меня честные и чистые малышки. Самые лучшие. В других домах старую прислугу выставляют за дверь, а меня терпят уже сколько лет.

— Но ведь вы несвободны! — вставил я свои пару слов.

— Да зачем мне эта свобода, старой, нужна, — махнула она рукой и постаралась улыбнуться. — Мне бы дожить свой век в тепле и покое, и все. Так что зря вы пришли, страж. Я не буду ничего писать. Упала я сама, а синяк… Сильно шарф затянула на горле. Слишком спешила. Просто очень спешила. Руки уже плохо слушаются, вот и вышло так неудачно. И клятву я давала сама, по своей воле.

— Как знаете, — брезгливо сморщившись, я задрал подбородок и удалился.

Примерно так реагировал на отказ что-то писать тот, кем я сейчас прикидываюсь. Карман жег кристалл, и мне пора было спешить.

Я громко хлопнул дверью палаты и недовольно протопал на выход из здания. Мне посмеивались в спину, но я не реагировал. Я возвращался в кабинет Ульроса, используя тайный ход. Простой страж не мог попасть на прием к Его Величеству, а я, полковник Соринь, уже третий день, как не в столице.

Я даже не буду арестовывать никого. Этим займутся другие люди. Под разными мелкими предлогами пройдут в дома и арестуют всех жильцов, посадив под домашний арест, начав допросы прямо на их территории. Как только подобным образом мы обезвредим всех, тогда и начнем их перевозить в кандалах в подготовленную к заселению темницу дворца. Незачем языкатым соседям знать больше, чем нужно нам.

Самым важным делом будет не упустить всех, чьи имена мы уже знаем, и кого они нам еще назовут.

Меня пока светить Ульрос не хочет. Словно я не в курсе происходящего. Все начали белые драконы, и вину возьмут на себя Ульрос и Лерье, оставив меня на крайний случай. Ведь по мнению заговорщиков, я в их полной власти. Может, кто решит шантажом спастись от тюрьмы.

И это не просто мои доводы. Об этом мне сообщила Элоизь и кормилица ее матерей. Меня хотят заставить служить, словно цепного пса, самые именитые заговорщики.

При таком прикрытии самое верное дело — сидеть безвылазно в штабе координации и руководить задержаниями. И если кто-то посчитает эту работу легкой, то он глубоко заблуждается. Вся информация сползается в штаб. От времени и места начала операции до последних вздохов и бегающих глазок подозреваемых. Другое дело, что никто не замечает тех, кто стоит в тени и не спрашивает ничего лично в допросной комнате.

Этим же вечером первые заговорщики были захвачены, став толпой заложников в собственных комфортабельных домах.

Прислугу согнали в ее комнаты и заперли, пообещав кормить и выводить в туалет каждые пять часов. Все допросы с давшими клятву будут только после полного освобождения, и явно не в полевых условиях. По факту, они все могли лишь закопать своих хозяев поглубже. С ними проблем практически не было. Будучи под строжайшими клятвами, мужчины и женщины лишь вздохнули свободнее. Господа приказать ничего не могут, значит, и проблем с угрозой для жизни им создать не смогут. Приказать умереть слугам они точно теперь не могут, а там, может, и наладится все само. Главное, в живых остаться и не пострадать из-за козней заигравшихся лордов.

Куда сложнее было сладить с именитыми аристократами. Вот у кого взыграла обида за нарушенные красивые планы, сулившие им баснословные перспективы.

Они кричали, требовали должного отношения, топали ногами, рыдали и падали в обморок. Отдельная категория кидалась драться со стражами. И вот тут их ожидало разочарование — стражи получили приказ жестко пресекать сопротивление и сразу одевать на бунтовщиков ошейники каторжников. С ошейником все станут и сотрудничать, и отвечать на вопросы максимально подробно.

Хотя… Даже без этих аксессуаров, смысла от выпадов не было никакого. Заговорщиков по одному уводили в кабинет, и допрашивали под печатью правды, записывая всю информацию. Штука это неприятная, в отличии от той, что применял я на служанке. В сознании они оставались полностью, им не подчинялись собственные руки и язык. Руки послушно писали списки и планы, заверяя их подписями с вензелями, а язык отвечал на все заданные вопросы. Поспорить с подобными аргументами заговорщики не смогут, да и без затуманенного сознания винить им будет некого, кроме себя самих. Сами поставили на кон все, что имели, и сами проиграли. Победителей не судят, так они говорили. И в чем-то были правы, всех их судил текущий победитель.

Прослушивая и читая бумаги с допросов, я направлял беседу со следующими допрашиваемыми в нужное нам русло. Подсказывал верные вопросы давно работающим следователям, и тем, кто только сейчас прошел обязательную нынче проверку на лояльность и приступил к работе с заговорщиками. Как координатор, я не мог опускать руки, отвлекаясь на сон и полноценное питание. Поэтому я поселился в небольшом кабинете и слушал, слушал и слушал, иногда позволяя себе отключиться между допросами. Пока одних уводили, а других приводили. Между этими бесконечными расспросами стражи и следователи завершали записи, сохраняли кристаллы, определяя их в коробочки, подписанные именами допрошенных. Туда же складывали стопку исписанных листов. Порой она была настолько большая, что уставшие следователи ругались, утаптывая в коробку не помещавшиеся откровения в совершенных преступлениях. Чушь, что все эти лорды не понимали, куда ввязываются! Все прекрасно знают законы нашей страны, и подсознательно отмечают, какой штраф или срок им полагается за каждое деяние и пособничество. Вот и выходило, что у одних в итоге были пять скудных листов, а у других набиралось на целую рукопись в несколько томов.

Примечательно, что глава семейства Киль не особо провинился перед законом, если сравнивать его вклад с остальными. Да, он предоставлял дом для некоторых встреч и выдавал деньги брату и его знакомым. Да, планировал позже разорить конкурентов и заиметь титул. Но не убивал и не мечтал о кровавом свержении власти. А младший брат с супругой являлись идейными вдохновителями заговора, и их точно ожидала виселица.

В результате, практически в каждом доме были как виновные в заговоре, так и те, кто ничего не знал или не желал участвовать в подобном. Некоторые не одобряли действия семьи, и хотели их остановить, но их заставляли дать клятву подчинения, угрожая смертью им или их детям. Увы, но некоторых несогласных примкнуть к заговору даже убивали. Для всех, эти несчастные уезжали по делам семьи и пропадали без вести.

У меня в голове не укладывалось, как главы родов, участвующих в заговорах, могли уничтожать своих потомков?! Пусть не своими руками, а сообщая основным вершителям, кто из родственников не согласен с грядущими переменами. Это не изменяло то, что они подписывали им смертный приговор. Пускай это были не их дети и внуки. Не важно, что относились они, по большей части, к побочным ветвям семьи. Но это же не чужая кровь!

После подобных обличающих фактов, чувство жалости я не испытывал, составляя краткие отчеты о действиях против короля и его семьи. Даже сообщение, что в каждом доме находился один или два смельчака из заговорщиков, кто попытался покончить с жизнью или откусить себе язык, не поднимали их в моих глазах. Они сами виноваты в глубине той отхожей ямы, в которую угодили.