Внезапно показалось, что все ее попытки быть холодной и отчужденной совершенно тщетны. Что-то светившееся в золотисто-карих глубинах его глаз рождало жар в ее теле, таявшем, словно сливочное масло на полуденном солнце. Он нагнулся еще ближе.

Она ненавидела его. Ненавидела!

Его губы почти касались ее рта.

— Не хотелось бы, чтобы ты весь день проходила измазанная джемом. И что скажут люди? Я мог бы сделать тебе одолжение и сцеловать его.

Виола безуспешно пыталась взять себя в руки.

— Какое благородное предложение. Я слышу голос истинного джентльмена! Но не забывай, что это публичное место.

— Это не играет роли, когда люди женаты, — тихо рассмеялся Джон, почти касаясь губами ее губ.

Виола уперлась ладонью ему в грудь, пытаясь отстраниться.

— Неужели даже на людях я не могу чувствовать себя в безопасности от твоих назойливых ухаживаний?

— Не только на людях, но и в любом месте, — коротко ответил Джон.

Виола замерла. Джон застыл. Оба не двигались, словно завороженные ее нерешительностью. Его грудь казалась под ее ладонью твердой мускулистой стеной, но сердце билось так же тревожно, как и ее собственное. Возможно, это всего лишь игра воображения, потому что трудно различить биение сердца под белой полотняной сорочкой и жилетом цвета кофе, однако в глазах безошибочно читалось желание.

Как давно он не смотрел на нее так. Сколько лет прошло с тех пор, как она жаждала этого взгляда!

Но больше не жаждет. Теперь не жаждет.

— Это неприлично, — нахмурилась Виола, пытаясь вновь стать ледяной богиней. — Хэммонд, ты забываешься!

— Виола, не собираешься ли ты напомнить мне о моих манерах, когда у самой весь рот в джеме?! — негодующе воскликнул он.

— Собираюсь!

Она вытерла липкий джем, которым он намазал ей губы. Хватит с нее подобных игр!

— Что ты наделала? — вознегодовал Джон улыбаясь. — Размазала по лицу и теперь будешь ходить с огромным лиловым пятном!

Он провел пальцем по ее щеке.

— Прямо здесь.

У нее перехватило дыхание. Неужели она забыла нежные прикосновения Джона? Больше восьми лет прошло, и все же по телу, как тогда, бежит озноб. Кажется, это было только вчера.

— На нас смотрят, — в отчаянии прошептала Виола.

Его пальцы продолжали ласкать ее щеку.

— Если они смотрят, — прошептал он, впившись взглядом в ее губы, — дадим им пищу для сплетен!

Его голос звучал хрипло, тихо, словно он испытывал то же самое, что и она.

Негодяй. Распутник.

Он коснулся ее губ своими, и она снова задохнулась, на секунду став невероятно легкой. Ей вдруг показалось, что она падает.

Она все забыла: как он мазал ей губы джемом, только для того чтобы приникнуть к губам поцелуем, забыла вкус этих поцелуев, сладость его прикосновений. Он заставлял ее вспомнить то, чего она не хотела помнить, то, что доставляло ей так много радости.

Неужели она так ничему и не научилась?

Неужели ничего не усвоила?

Он манипулирует ею, чтобы добиться своего. В точности как делал еще до свадьбы. Джон преподал ей самый горький и жестокий урок, какой только можно преподать любящей женщине. Она поняла, что любовь и желание мужчины — вовсе не одно и то же. Теперь она больше не попадется в эту же ловушку.

Она еще раз поклялась себе в этом и, опомнившись, отбросила его руку. Лихорадочно огляделась, и худшие ее страхи подтвердились.

— Кругом уже шушукаются!

— И конечно, говорят ужасные вещи. — Джон полулежал, опершись на локти. Похоже, он чувствовал себя гораздо свободнее Виолы. — Целовать собственную жену, особенно на людях, — верх дурного тона. Мои друзья станут насмехаться надо мной. В следующий раз, когда ты вымажешься джемом, постараюсь держать себя в руках.

— Полагаю, ты просто не можешь воздержаться от того, чтобы не измазать меня?

— Но, Виола, тогда это будет совсем не забавно.

— Понимаю. Жизнь, по-твоему, полна забав.

— Господи, надеюсь, ты права! А разве это не так?

Когда-то и для нее жизнь была настоящим праздником. В те недолгие дни, когда они были вместе. Зато теперь все изменилось. Да, ее существование можно назвать спокойным. Много дел, разнообразные занятия… Все хорошо. Иногда ей выпадают минуты счастья, иногда — грусти. Но никаких забав, никакого веселья, ничего пьянящего и волнующего. Не так, как с Джоном.

Виола окунула уголок салфетки в бокал с шампанским и энергично потерла щеку.

— Все чисто? Только не лги мне.

— Все чисто. Но ты так усердно терла, что теперь щека воспалилась.

Виола скомкала салфетку и швырнула в него. Ей очень хотелось снова оглядеться, посмотреть, нет ли среди гуляющих их общих знакомых. Но она сдержалась. К завтрашнему утру в их кругу узнают, что Хэммонд у всех на глазах целовал жену, и что леди Хэммонд не слишком этому сопротивлялась. И все согласятся, что ей давно пора снова пустить мужа в свою постель и научиться быть примерной женой. Не дождутся! Она не из таких!

Королевский оперный театр «Ковент-Гарден» снова вошел в моду после нескольких лет запустения, и многие аристократы вновь стали брать абонементы в ложу. Поскольку Дилан Мур, считавшийся самым известным композитором Англии, недавно написал новую симфонию и сам дирижировал оркестром, на концерте во вторник вечером в зале яблоку негде было упасть.

Хэммонд абонировал ложу, но ее чаще всего занимала Виола. Сегодня с ней рядом сидели дочери сэра Эдварда Фицхью и сестры Лоуренс. Виола специально пригласила их, поскольку в субботу Джон прислал записку, в которой выражал намерение вместе с ней посетить концерт Дилана. Она немедленно ответила, уведомив мужа, что все места будут заняты и ему придется сидеть отдельно, после чего, конечно, пустилась в лихорадочные поиски компаньонок, которые согласились бы сопровождать ее на концерт.

— Как все это волнует! — воскликнула Аманда Лоуренс, свояченица Дилана, едва раздались нестройные звуки настраиваемых инструментов. — Сестра говорит, Дилан вот уже много лет не дирижировал.

— Я тоже волнуюсь, — призналась Виола. — Один раз и жизни видела, как он дирижирует, и это было много лет назад. Тогда я училась во французской школе, и брат приехал меня навестить. В то время Дилан находился в турне по Европе, и Энтони повез меня на концерт.

Аманда пробежала глазами программу.

— Его симфония исполняется после антракта, — заметила она. — Вы ничего не знаете о другом композиторе, Антуане Ренё? Прозвучит его скрипичный концерт.

— Я очень мало знакома с его музыкой, — ответила Виола, и тут прозвенел первый звонок.