«Эти студенты взяли их и порезали», — подумала Стиви. Если ей удастся найти их в Интернете, можно будет сравнить буквы. Она могла бы сопоставить гарнитуру шрифтов в журналах с фотографиями письма Лукавого. А не она, так кто-то другой. ФБР. Да кто угодно.

Всего она не нашла, но кое-что все же получила. Теперь надо было проделать черную работу, сосканировать добытые материалы и добавить в свою подборку. Она надела наушники, включила «Мое любимое убийство» и начала со справочника. Лист за листом, снимок за снимком — вскоре у нее уже были все страницы.

Потратив на это занятие примерно час, она вернулась в общий читальный зал и открыла компьютер. Пора заняться основательным поиском. Сведений о Фрэнсис удалось найти совсем немного. Несколько упоминаний в светских справочниках, заметка о первом бале, но без особых подробностей и только до 1940 года.

Но вот об Эдварде Пирсе Дэвенпорте кое-что выяснить удалось. «Википедия» посвятила ему коротенькую статью:

Эдвард Пирс Дэвенпорт (1918—1940) — американский поэт. В 1939 году опубликовал свой единственный сборник, «Молочная луна». Дэвенпорт стал известен благодаря связям с другими соотечественниками, поэтами и писателями, в конце 1930-х годов уехавшими во Францию, а также бесшабашному образу жизни. Покончил с собой 15 июня 1940 года, когда в Париж вошли нацисты.

Внизу шла короткая ссылка, которую Стиви тут же нажала. Та вывела ее на небольшой отрывок из книги.

15 июня 1940 года, спустя сутки после того, как нацисты вошли в Париж, Эдвард Пирс Дэвенпорт целый день употреблял опиум и пил фиалковое шампанское. На закате, когда по громкоговорителям на улице объявили ночной комендантский час, он надел золотистый домашний халат и забрался на крышу своей парижской квартиры на Реннской улице в квартале Сен-Жермен. Произнес последний тост в честь города и заходящего солнца, выпил последний бокал шампанского и ласточкой прыгнул на улицу внизу. Его тело упало на нацистский автомобиль, прогнув ему крышу.

— Третьесортный поэт, — сказал один его друг, — но первосортная смерть.

— Дружки у тебя — сущие козлы, — сказала Стиви.

— Я знаю, — ответил чей-то голос, — но других у меня нет.

И в этот момент поднялся крик.

По своему опыту Стиви знала, что бе́лки — создания непослушные, склонные сбиваться в прекрасно организованные стаи и двигаться единым строем. На ее взгляд, эти слишком уж координировали свои действия. Числом где-то с сотню, они неслись по библиотеке, скатываясь по кованым ступеням, скользя по перилам сплошным, непрерывным потоком.

Это зрелище отвлекло ее лишь чуть больше того, что было у нее перед глазами. На столе вытянулись знакомые ладони, длинные и элегантные. Их дополняли поношенная футболка и сильные, жилистые руки. Подняв еще немного голову, она увидела обращенные на нее карие, с золотистыми прожилками глаза.

Когда белки ринулись под столы, Стиви рывком подобрала под себя ноги.

— Чудеса, да и только, — произнес Дэвид, наблюдая за всем этим хаосом, — ну и когда ты вернулась?

Стиви изо всех сил давила в себе желание ударить его ноутбуком, главным образом потому, что не хотела разбить компьютер.

— Чем ты занимался? — прошипела она.

— Я?

— Не строй из себя идиота, — сказала она.

— Этот корабль уплыл. Держись. Мы пока не можем драться. А почему ты меня не обнимешь?

— На выход! — крикнула Киоко, тыча пальцем в Дэвида. — Все на выход.

— Да, учебе это точно не способствует, — едва слышно произнес он.

Стиви схватила свои вещи, швырнула в сумку пару фотографий из коробки и побежала на улицу. Киоко тем временем стала носиться по библиотеке, проверяя окна и запирая двери.

После задумчивого полумрака библиотеки свет снаружи показался слишком ярким. Дэвид схватился за шею и почесал отросшую щетину.

Дэвид Истман, он же Дэвид Истман Кинг, чуть не дотягивал до шести футов роста и отличался жилистым телосложением, словно был сделан из пучков электрических кабелей, которые по собственной инициативе сплелись в человека и по-прежнему с треском искрили на концах. Одевался он всегда в лохмотья, причем совсем не в те, что считаются модными. Джинсы на нем были разодраны, но не профессионалами. Дырки и пятна на футболке появились по его вине — из-за долгой носки и небрежности. На веснушчатом запястье красовался «ролекс» с разбитым циферблатом. В его лице все казалось слишком узким и утонченным, сплошные острые линии. Глаза всегда были полуприкрыты, но за ними скрывалось больше жизни, чем у большинства остальных. Подобные создания делают вид, что спят, хотя с ними надо держать ухо востро.

На Дэвида было приятно смотреть даже в состоянии бешенства. По сути, если говорить честно до конца, то в эти минуты он был даже прекраснее. За исключением разве что челюсти, по которой Стиви узнавала в нем Эдварда Кинга. И улыбки. А еще — всего того, из чего он состоял и что составляло его суть. От этого привкуса во рту она никогда не могла избавиться.

— Чем, черт возьми, ты здесь занимался? — спросила Стиви.

— Я впечатлен, что ты считаешь меня таким могущественным, но мне не под силу контролировать местную дикую природу. Знаешь, быть Богом… так щекочет нервы.

«Я — твой подневольный друг», — подумала Стиви.

На мгновение она решила было сдаться, прямо здесь и сейчас. Ничего не выйдет. Она не сможет флиртовать с таким чудовищным притворством.

Дело. Баночка. Улики. Ее единственный шанс.

По лужайке куда-то торопилась Пикс, то ли с коробкой, то ли с сумкой в руке. Проходя мимо, она бросила на Дэвида взгляд, но подходить к ним не стала и пошла дальше.

— Ты знала, — сказал он, когда Пикс удалилась, — что доктор Нелли Пиксвелл, вдобавок к другим ее достоинствам, еще и хорошо подготовленный активист движения за сохранение дикой природы?

— Что ты делаешь? — сказала Стиви. — Зачем ты послал Пикс избавить библиотеку от белок?

— Мне нужна твоя помощь, — ответил он, — и быстро. Как насчет того, чтобы встретиться через час?

— Зачем?

— Комната Элли, — сказал Дэвид, — я хочу, чтобы ты ее обыскала, то есть сделала то, что обычно и делаешь.

Стиви недоверчиво потерла лицо.

— Ты ведь это дело любишь, — добавил он.

Как она ни хотела, возразить было нечего — обыск действительно был ей не чужд. Однажды она, оставшись одна в комнате Дэвида, пошарила в ней, пытаясь найти то, что он от нее скрывал. Как оказалось, скрывал многое, так что это было довольно честно. Кроме того, она обыскала и комнату Хейза, когда тот умер и ей пришла в голову мысль, что с этим делом что-то не так. Кое-что и в самом деле оказалось не так, Хейза не стало, поэтому она не сделала ничего дурного и никому не причинила вреда.