Вылез из кабины, осмотрел самолёт. Маслопровод пробит. Видимо вспешке я забыл закрыть бронезаслонку радиатора, когда пролетал над вражеской территорией, и в него попала пуля.

Замотал изоляцией маслопровод. Провозился, правда долго. Можно бы и лететь. Бензин ещё остался, а вот масло всё вытекло.

Стою, соображаю, как быть. Откуда-то появляются двое парней.

— Где тут поблизости наши есть?

— А вон там, — указывают они на выглядывающую из-за леска деревню.

Оставляю их сторожить самолёт. Иду в деревню. Там, оказывается, батальон аэродромного обслуживания.

— Сала нема, масла сливочного нема, а смазочное получайте!. — сказал инженер-капитан, белый как лунь, пожилой человек. — Целую канистру.

— Куда мне столько?

— Берите, берите. Запас карман не тянет…

Взял я канистру и направился к самолёту.

— Погоди, провожу.

Пошел за мной инженер-капитан. Залили масло в бачок. Можно взлетать. Но уже опустились сумерки. Пришлось переночевать в "хозяйстве" седого капитана. А утром чуть свет — к самолёту. Наши истребители почти над нами ведут с "мессерами" бой.

Стоим с инженер-капитаном, наблюдаем. Наш "ишачок" загорелся. Из него выпрыгнул лётчик. Немцы его не заметили. Продолжался бой. Раздавались очереди самолётных пушек.

Купол самолёта снесло в нашу сторону ветром. Лётчик приземлился, быстро собрал парашют и к нам подбежал. Парень лет девятнадцати, во всем новом обмундировании, видно, только из летной школы.

— Старший сержант! — представился он и назвал свою фамилию, я точно не разобрался какую.

Инженер-капитан пригласил его к себе в часть. На что парень сказал:

— Мне бы скорей в полк.

— Как вам угодно. Автомашина будет только к вечеру.

Лётчик умоляюще глядел на меня.

— Полезай в фюзеляж! До своего аэродрома подвезу. А там сам доберешься.

Он скрылся в люке. А я, попрощавшись с гостеприимным инженер-капитаном сел в кабину.

Запуск. Взлет. Летим домой. Прошли половину пути. Вдруг мотор стал давать перебои. Впереди по курсу вижу площадку посреди поля. Повезло! Убираю газ и сажусь прямо перед собой, без доворотов.

Вылез из кабины, помог выбраться своему "пассажиру". Тот с нескрываемым волнением спрашивает:

— Нас подбили?

— Нет, мотор что-то забарахлил.

Пока мы со старшим сержантом соображаем, что делать, самолёт обступили подбежавшие колхозники.

— Что случилось? — спрашивает заросший щетиной мужик в пиджаке, левый рукав которого заткнут плотно в карман, и, не дослушав ответа, машет единственной рукой девчонке: — Гапка, живо за харчем!

Девочка вскоре возвращается с бидоном и караваем хлеба. Мы со старшим сержантом сидим в кругу деревенских жителей, пьем молоко и рассказываем, что с нами случилось.

По дороге пылит грузовик, сворачивает на поле и подъезжает к нам. В кузове автоматчики. Из кабины выпрыгивает кто-то вроде знакомый.

— Иде ж фрицы? Вже ж пиймалы?

Узнаю своего бывшего командира эскадрильи Ищенко.

Он уже майор. Поднимаюсь, докладываю, как положено. Он тоже меня узнает, хватает в охапку.

— Такой крепкий, чертяка, став, — улыбается он. — Поихали до мене в полк. Подкрепимся трохи. Мы тут рядом, на ПО-2.

— Спасибо, товарищ майор! Не могу: почти двое суток отсутствую. В полку наверное волнуются.

Майор Ищенко соглашается со мной:

— Дело прежде всего.

— Да вот мотор завести нечем. Сжатого воздуха в баллоне нет.

— Стартер пришлю! Бувай здоров! Мабуть, ишо повидаемось…

Мы продолжаем в кругу колхозников допивать из бидона молоко, как вдруг слышится дробный перестук копыт. Подъехали верхом на лошадях две женщины. Одна из них начальственным тоном спрашивает:

— Немцев поймали?!

— Поймали, поймали, отвечаем мы с юным лётчиком под дружный хохот колхозников.

Женщина смутилась, старается удержать непослушную лошадь, потом тоже задорно смеется и, спохватившись разом, строго кричит:

— Работать пора!

Она круто поворачивает лошадь и мелкой трусцой удаляется к деревне.

— Председательша наша, — поясняет мужик а пиджаке с пустым рукавом. — Не баба, а конь…

Не спеша расходятся колхозники. Мы остаемся наедине с деревенскими мальчишками. Утоляю ребячье любопытство рассказами о войне.

Подъехал обещанный майором стартер. Присоединяем хобот стартера к храповику винта. Пытаемся завести мотор. Не получается. Соображаем, в чем причина. Словно из-под земли появляется дед лет семидесяти, с окладистой бородой и совершенно лысой головой.

— Поймали немцев? — деловито спрашивает он.

— Не немцы это, а свои! — хором отвечают ему ребятишки.

— Иван! — кричит дед. — Выходи, это свои!

Из кустарника появляется парнишка лет тринадцати-четырнадцати с вилами в руках.

— Зазря тревогу подняли, говорит водитель автостартера. — Свой самолёт за вражеский приняли.

Догадываюсь, что произошло. Летели мы на рассвете, мотор работал с перебоями. Звук его был похож на звук немецкого самолёта. Вот нас и приняли за немцев. Все село всполошилось. На ноги подняли даже квартировавших в селе лётчиков.

Случай этот с поимкой "немцев" был смешной, а в ту пору сплошь и рядом бывало, что жители деревень ловили и настоящих немецких лётчиков и диверсантов.

Призыв "Смерть немецким оккупантам!" стал руководством к действию для многих миллионов советских людей, бдительность которых была чрезвычайно высокой.

В этом первом боевом вылете 26 мая 1941 года на Ил-2 меня впервые подбили, приняли даже за немца и заживо в полку похоронили. Когда прилетел на свой аэродром, доложил командиру, что и как со мной случилось. Выходу из землянки, а Зина Новоселова с удивлением смотрит на меня.

— Гриша, живой, невредимый?!

И вдруг в слезы.

— А Жени нет… майор вчера сказал, что и ты погиб…

— Да вот жив пока…

Рассказал ребятам как погиб Женя Мыльников. От низ узнал, что в тот же день не вернулся с боевого задания и Сергей Корниенко. Его самолёт был сбит вражескими "эрликонами". Погиб Сергей в этот день, словно оправдывая предчувствие своего сердца-вещуна. Как память, у меня и по сей день хранится его планшет, с которым прошел я дороги войны.

Все однополчане трудно переживали гибель товарищей, с которыми бок о бок штурмовали и бомбили ненавистного врага. Ребята становились сумрачными, немногословными, рвались в бой, чтобы отомстить за смерть своих боевых соратников. Вместе с другими я тоже тяжело переносил преждевременную смерть своих друзей. Мне как-то не верилось, что не стало рядом веселого и остроумного Сережи Корниенко, что никогда уже больше не услышу озорного смеха и метких острых слов моего старого друга по Пермской авиашколе Жени Мыльникова.