Ох, Таньский, Таньский… Если я ждала отъезда с нетерпением, то моя подруга становилась с каждым днем все более и более оживленной. Неестественно оживленной. Она словно старалась доказать мне, а в первую очередь, думаю, себе, что ничего страшного не предстоит, что все нормально. Всего какой-то год – и она опять вернется сюда, и они снова будут вместе. Теперь целых 24 дня. А может, и больше, на сколько удастся собрать денег. Так что все будет хорошо, правда-правда!

Пару часов назад, за ужином, я как раз и присутствовала при этом сеансе самовнушения. Таньский бодро тараторила, смеялась, но вот глаза… Ох, эти наши предательские глаза!

Я решила сегодня на дискотеку не идти, хотя иногда ходила туда и без Таньского. Но сейчас не было настроения, как-то тяжело было на душе. Из-за подружки моей, что ли, так давит сердце? Не знаю, но лучше всего в таком состоянии поговорить с Лешкой. Не так уж и поздно, у него не так давно концерт закончился. Фу ты, опять забыла про разницу во времени, в России уже глубокая ночь, там уже суббота началась.

Ну и ладно, пойду спать. Пока я пришла в номер, пока плескалась в душе, суббота наступила и здесь. Ура, послезавтра я дома!

Я уже почти заснула, когда мой мобильник вдруг запрыгал на тумбочке. Звук я на ночь отключаю. Звонил Лешка. Господи, что там у него случилось? Я схватила телефон:

– Лешка, с тобой все в порядке?

– Зайцерыб, прости, что так поздно, – услышала я виноватый голос мужа, – но я места себе не нахожу.

– Что произошло? – испугалась я еще больше.

– У меня-то все нормально, а вот у тебя как дела? Все хорошо?

– Просто замечательно, – улыбнулась я. Опять Лешке что-то привиделось, он все еще не пришел в себя после наших приключений. – Что, тебе приснилось что-нибудь плохое, да?

– Если честно, – вздохнул Лешка, – приснилось.

– Что именно?

– Так, ерунда всякая…

И тут с жутким грохотом упало небо.

Похоже, мой ангел-хранитель тоже еще не спал, поэтому успел дать мне мощный пинок, от которого меня буквально снесло с кровати. Под кровать я забралась бы уже самостоятельно, причем моему проворству могла бы позавидовать любая ящерица, но увы… кровати в отеле были массивные, без какого-либо зазора под ними, на что я, естественно, внимания никогда не обращала и потому пару секунд тупо пыталась проникнуть сквозь обивку. Не получилось. Оставалось только одно – вжаться всем телом в эту самую кровать и благодарить ангела-хранителя за то, что он пнул меня в сторону, противоположную окну. Хотя окна как такового уже не было. Была лишь зияющая дыра с редкими вкраплениями застрявших осколков.

Но это я увидела лишь какое-то время спустя, когда стены прекратили трястись в приступе эпилепсии, а грохот стих. Пару секунд стояла тишина, а потом, постепенно нарастая, покатилась новая волна звуков – стоны, крики, плач, топот ног, какой-то тонкий вой на одной ноте, причем определить, кто или что издает этот жуткий звук, не получалось.

Я осторожно выглянула из-за спасшей меня кровати. Увиденное заставило съеденный накануне вкусный ужин с криком «Дай посмотреть!» устремиться обратно. С трудом удалось утихомирить эту братию, что слегка отвлекло меня от мысли, ЧТО было бы со мной, не позвони мне Лешка. Я бы сладко уснула. И не уверена, получилось ли бы у меня проснуться, поскольку и моя подушка, и простыня – все было утыкано осколками стекла, пронзившими мою постель довольно-таки артистично, с тонким вкусом. А толстое стекло в окна и не вставляют. Досталось даже кровати Таньского, расположенной еще дальше от окна, возле самой стены. Про пол я вообще говорить не буду.

Вытряхнув осколки из своих шлепанцев, я обулась и с хрустом подошла к дыре, бывшей еще недавно окном. Откуда-то справа поднималось зарево, слышались завывания сирен. Господи, да что случилось-то?!

Тут дверь распахнулась, и в номер влетела Таньский, но в каком виде! Ссадина на лбу, лицо замурзанное, правая рука наспех перевязана какой-то тряпкой. Увидев мою кровать, Таньский вскрикнула и прижала руки к губам. Потом она заметила возле окна меня и, подбежав, начала лихорадочно ощупывать, приговаривая дрожащим голосом:

– Ты цела, скажи мне честно, цела, да? Тебя не задело?

– Успокойся, у меня все в порядке, – постаралась бодро улыбнуться я, но с бодростью у меня сейчас было плоховато. Как со вкусом в одноименном чае.

– Господи, как же тебе удалось? – словно не веря своим глазам, все еще вертела меня Таньский, разыскивая следы скрытых мной жутких ран. – Ударная волна была в эту сторону отеля, здесь все окна такие, – кивнула она на наше, – многих покалечило осколками.

– Ударная волна? Так что же это было?

– Соседний отель взорвался, там вообще ужас что творится!

– Взорвался? Отчего?

– Ну откуда же я знаю! – удивленно посмотрела на меня Таньский. – Ведь все только что произошло. Комната Хали еще ближе к эпицентру, чем наша, у него вообще все вверх дном!

– Ты мне лучше скажи – а у тебя-то что? – показала я на набухшую кровью повязку. – Тебе ведь к врачу надо, а ты сюда примчалась!

– Да ладно, – махнула здоровой рукой подруга, – у меня так, небольшой порез. А вот Хали, – губы ее задрожали, – он меня собой заслонил от осколков, у него вся спина в крови-и-и-и, – не удержалась и захлюпала носом Таньский.

– Так что же ты его оставила?

– Я не оставила, его сейчас врач перевязывает, а я к тебе побежала, я так боялась за тебя! – И Таньский, обняв меня, разревелась всласть.

А я? Ну что вы, я же говорила, что очень невозмутимая. Очень. Прео-о-о-че-е-ень.

Вот так, повиснув друг на друге, мы и выплакивали пережитый страх. Такими нас и нашел Хали. Ну вот, теперь я знаю, как зовут аниматора. Неужели для этого надо было взорвать отель?

Увидев своего мужчину, Таньский громко всхлипнула и переместилась на его широкую грудь. Хоть и туго перетянутая бинтами, она все же была гораздо удобнее для сладких послегрозовых рыданий, чем плечо подруги ниже тебя ростом.

Я так полагаю, что бандана и очки аниматора, вся эта его маскировка, остались где-то в разрушенной комнате, и сейчас невозможная любовь Таньского была в своем натуральном, так сказать, виде. И бандана, оказывается, скрывала тоже вовсе не лысину, а роскошные вьющиеся черные волосы. Даже сейчас, после пережитых треволнений, гусеничка любопытства высунулась-таки из своего яблока. Ну, того самого, которое Ева грызла, которое познания. Очень уж было интересно: зачем Хали прятал всю эту красоту? Хотя зачем – не совсем правильный вопрос. Зачем – как раз понятно. Чтобы не узнали, ведь приблизительно так же маскируется Лешка, когда выходит, так сказать, в народ. А вот правильный вопрос – почему? Что заставило Хали прятаться в этом отеле? И если он прячется, то ему стоило бы работать отнюдь не аниматором, каждый вечер веселящим публику и притягивающим к себе внимание.