Когда мы пришли, на сцене очень симпатичная девушка пела (вернее, изображала, что поет) какую-то трогательную композицию. Потом на сцену ворвались одетые в кожу рокеры, началась драка, пошла рокочущая напряженная музыка, казалось, все пульсирует в едином ритме, в том числе и сердца зрителей. И вдруг… Музыка прекратилась, погас свет, несколько секунд вибрирующей тишины, зазвучали первые аккорды композиции «We will rock you», и внезапно позади нас запылал огонь. Все оглянулись – на самом краю амфитеатра, на тонкой стене ограждения стоял высокий, стройный мужчина, одетый в кожаные брюки и кожаную жилетку на голое тело. В руках он держал два факела, пляшущие отблески которых освещали великолепное тело, которое жилетка не скрывала, а подчеркивала. С тигриной грацией он начал спускаться вниз, размахивая факелами в такт музыке. От него исходил такой животный магнетизм, что раздался всеобщий дамский «ах!», а Таньский начала заваливаться мне на плечо. Надо ли упоминать, что на голове у этого роскошного мужика была бандана, а в черных очках бликовало пламя факелов.

Нашли.

Очень хорошо, что мюзикл был не слишком долгим, потому что для меня лично каждая минута казалась вечностью. Очень удачно эти самые минуты заворачивались в тогу вечности, цепляли на голову лавровые венки и, окружив меня кольцом высокомерной бесконечности, вдруг начинали выделывать штуки, более подходившие стае обезьян.

Вернее, это моя неугомонная подруга выделывала все эти штуки, а мне, вместо того чтобы наслаждаться спектаклем, приходилось контролировать Таньского. Нет, не подумайте, что она с дикими воплями раскачивалась на ветвях либо с уханьем колотила себя в грудь. Но выскочить на сцену периодически порывалась. С совершенно безумным видом фанатки «Битлз».

Пока мне удавалось удержать Таньского на месте методом кнута и пряника. Пряник – взывая к ее разуму (трудновато, прямо скажу, поскольку на окошке разума все еще висела табличка «Закрыто на переучет» и, сколько я ни стучалась, – ответа не было). Кнут – грубое насилие, сопровождаемое шипением: «Сидеть!» А если учесть, что между мальчиком и девочкой опять пошел обмен энергетикой, что эти паршивцы снова были на одной волне, подпитывая друг дружку, то можете себе представить всю тяжесть стоявшей передо мной задачи?

Я не знаю, как работал этот аниматор раньше, но то, что он выделывал на сцене сегодня! Мужской вариант «Таньский на танцплощадке». Проследить за направлением его взгляда было невозможно, очки были непроницаемы. Но я ни секунды не сомневалась, что аниматор сегодня работает для моей подруги. А еще было забавно наблюдать за поведением женской половины зрителей. Нет, утробного ржания и рытья копытами не было, а вот нетерпеливое повизгивание, как перед началом рождественской распродажи, – это да, это имело место быть.

И немудрено – незнакомец Таньского оказался обалденным мужиком. Я не знаю, почему он носит черные очки, может, прячет какой-то дефект, но вряд ли что-нибудь могло очень уж испортить этот великолепный экземпляр. Таньский пропала, погибла, растворилась в нем. И, если честно, это меня слегка пугало. Нам оставалось отдыхать всего две недели, а что потом? Что я буду делать с Таньским? Не девчонка ведь 17-летняя, у которой все впереди. Да и не пресыщенная кошка, меняющая объекты сексуальных утех чаще, чем сумочки. Такая же дурища-однолюбка, как и я.

Ох, ладно, чего уж теперь. Как говаривал великий мудрец Леонид Ильич Брежнев в своем дацзыбао «Поднятая целина»: «Будет хлеб – будет и песня!» Какая тут связь? А никакой.

Мюзикл наконец закончился. Все участники вышли на сцену. Наш мачо взял микрофон и начал по очереди представлять всю команду. Похоже, он был тут главным. Мы с нетерпением ждали, когда же назовут его имя. Обычно это делает в заключение кто-либо из команды, после того как шеф назовет всех.

Но этого не произошло. Познакомив публику с командой аниматоров, наш незнакомец сверкнул улыбкой (рядом икнула Таньский), раскланялся и скрылся за сценой. Публика начала бисировать, вызывая главного героя сегодняшнего вечера, но он больше не появился. Исчез. К немалому разочарованию любительниц распродаж.

Все стали понемногу расходиться. Не в том смысле, что «раззудись плечо, размахнись рука», а расползаться кто куда. Кто – на прогулку, кто спать, а кто и в бар возле танцплощадки. До начала дискотеки оставалось полчаса.

А рядом со мной застыл памятник «Вселенская скорбь». Я толкнула его локтем. Никакой реакции – взгляд по-прежнему в пупок. Я поднялась, словно собираясь уйти. Полный ноль. Цветы возложить у подножия, что ли? А еще лучше – почетный караул из бравых парнишек поставить.

Нет, боюсь, и бравые парнишки не помогут. Я снова присела рядом с Таньским:

– Ну что, какие у нас планы на вечер?

– Не знаю, – вяло обронил памятник. Ага, реагирует на речь – уже хорошо. Пойдем дальше.

– И по поводу чего такой депрессняк, а? Радоваться надо – мы его нашли, и он оказался просто супер. Так давай, дерзай!

– Ага, – уныло шмыгнул носом памятник, – дерзай… Ты видела, как на него все бабцы стойку сделали? Видела? А там ведь такие красотки есть – не мне чета.

– Согласна, не тебе. Тебе чета – твой аниматор. Вы с ним очень даже сочетаетесь, поверь.

– Да ладно, – махнула рукой подруга, поднимаясь, – не успокаивай меня. Пошли лучше в номер.

– Вот еще новости! А дискотека?

– Не хочется что-то. Нет настроения, – отвернувшись, глухо проговорила Таньский.

– Ну-ка, ну-ка. – Я взяла ее за щеки и повернула к себе. Так и есть – слезы. Приплыли. И что мне делать? С одной стороны – может, оно и к лучшему, если Таньский поплачет сейчас, пока не очень больно, пока не приходится рвать по живому, а так, лишь тоска по несбывшемуся. Но с другой стороны – пусть дикая боль при расставании, но в ее жизни будут эти две недели счастья, эта сказка, ради которой стоит жить. Не так уж много в нашей жизни подобных моментов, чтобы от них стоило добровольно отказываться! Решено, и будь что будет. – Таньский, посмотри на меня, – все еще держа в ладонях ее лицо, попросила я. Она подняла на меня залитые слезами глаза и попыталась улыбнуться, но губы отказались выполнять неправильный приказ хозяйки и жалобно задрожали. Я вытерла слезы с ее щек и тихо сказала: – А теперь слушай меня. Я тебе врала когда-нибудь, если дело касалось серьезных вещей?

– Нет.

– Так вот. Я совершенно определенно утверждаю, что твой аниматор запал на тебя так же, как ты на него. Сегодня он танцевал для тебя, пел для тебя, дышал для тебя.

– Правда? – Безоглядная вера в ее глазах чуть не заставила меня разреветься. Но нет, никогда, я же очень хладнокровная и уравновешенная особа. Ну, если только хлюпнуть один разочек… Нет, не буду.

– Абсолютная. Неужели ты не чувствовала?

– Ну да, было, но ведь и другие дамы…

– Стали сырьем для пилорамы, – рассердилась я. – Какое тебе дело до других? Да, твой аниматор увлек многих, но ему нужна только ты, это видно сразу, особенно со стороны.