Учитывая, что Горане так уж была загружена делами, слишком невелик и малолюден кусочек мира, вкотором она властвовала, а должность Янтарного вообще, похоже, чистономинальная, так, ради красоты мундира и утешения родителей, — это былостранно. И даже обидно…

Ну в самом деле: впансионате, в Пряжке прохода не давал, а здесь всё норовил боком-боком — ислинять.

Дракон молчал. Каки положено.

Наступили тёплыедни.

Раз в Отстойникпришла настоящая весна, надо было проветривать тюфяки, подушки и одеяла, ивыхлопывать их, выгоняя всю пыль, скопившуюся за зиму. Эту приятную процедуру янарочно отложила на после праздника. Потому что гонять пыль из одеял так жеприятно, как и делать генеральную уборку.

Для предстоящейпроцедуры я нашла подходящее место, — на одной из уцелевших башен Огрызкасверху была удобная смотровая площадка, ограждённая парапетом, — словно еёспециально возводили, чтобы вешать на ажурных зубцах одеяла для просушки. Аветерок, гуляющий на такой высоте, легко уносил бы выбиваемую из тюфяков пыль.

Профессор, правда,поморщился, узнав мою версию, ради чего возводили башни зодчие, но возражать нестал, потому что деваться ему было некуда.

А мне вдруг пришлав голову интересная мысль: а что если усилить хозяйственную деятельность? Нещадя ни себя, ни окружающих, проводить генеральные уборки каждую неделю, трястиковры и одеяла, шаркать шваброй по ногам посетителей, добиваясь идеальныхполов? Может быть, моя практика окончится пораньше?

Правда, внутреннийголос тут же спросил: а дальше? Ты вернёшься в Ракушку, где тебя пыталисьубить? Сиди уж в Отстойнике, тут довольно весело даже без тараканьих бегов.

Утром мы подняливсе одеяла, подушки и тюфяки на башню и они там жарились под весеннимсолнышком. А после обеда я вооружилась выбивалкой и отправилась на тяжкий бой.

Сверху,оказывается, так интересно наблюдать за городком: было видно, как едут поулочкам экипажи, на каких складах царит оживление, а где ни души, что творитсяв двориках, скрытых от посторонних глаз.

Я видела, каквнизу, на заднем дворе Огрызка, Профессор, Лёд и Рассвет пытаются вычиститьстарый колодец, забитый булыжниками и кирпичами ещё со времён штурма старогопредставительства. Вдруг Профессор поднял голову, потом что-то сказал, и всетрое застыли, глядя вверх.

Я оторвала взглядот земли и стала осматривать небо, гадая, что же их привлекло.

Над Отстойникомкружила пара драконов, прилетевших с востока…

Красоты они былинеописуемой, опять воочию удалось увидеть это несочетаемое сочетание лёгкости имощности, точёные контуры их тел были отчётливо видны в чистом небе. Они обабыли пламенеющими на фоне синевы, но если он был насыщенного цвета тёмногопламени, то она светилась чистым алым, с отливом в золотой цветом.

Драконам былосовершенно не до людей — они, вообще, наверное, даже и не заметили, куда ихзанесло — им было некогда.

Они любили другдруга, точнее, приглашали друг друга к любви, играя в древнюю, как мир, игру…

То пикироваливместе вниз с громадной высоты с немыслимой скоростью, обвивая друг друга, илишь у земли разрывали объятия, распахивали крылья и уходили от неминуемойгибели.

То неслисьнаперегонки к невидимым пока звёздам, передразниваясь, сближаясь, расходясь, новсё равно двигаясь так, словно невидимая струна соединяла их.

Люди внизу, все,кто был на улице, побросав дела, стояли, подняв зачарованно головы к небу, иотсвет драконовой любви падал на их запрокинутые лица, делая их удивительносветлыми и чистыми.

А драконы пелисеребряными голосами…

На стене Огрызка якорчилась от боли, словно это пение резало меня на мелкие части — я,наконец-то, вспомнила отрывки забытой мелодии и поняла, какой же она былаубогой и незатейливой по сравнению с настоящей песнью песней, какую поютдраконы, когда им хорошо.

Видела, насколькоже они красивые и соразмерные, и ясно представляла, каким кривобоким уродствомвыглядел наш полёт, где один был с крыльями, а другой, другая — без…

В голове звенело:«Ну ты же знала, что нельзя любить дракона! Ты знала, знала, знала! Пути людейи драконов не пересекаются! И не пересекутся никогда! Тебя же честнопредупредили об этом!»

Я не ревела, какоетам — у меня спазмом так перехватило горло, что я дышала-то с трудом. И поняла,что просто умру здесь, на стене, от боли и горечи под небом, где сплеталисьвоедино два дракона.

Вцепляясь впарапет пальцами, с хрипом пытаясь втолкнуть в себя хоть немного воздуха, ястала отступать, почти отползать к лестнице, добралась, наконец, до ступенек и,держась за стену руками, стала спускаться вниз и вниз, пытаясь спрятаться,забиться куда-нибудь, где не слышно бы было этой песни, не видно было бы неба,в которое меня никогда не унесёт золотой дракон.

Под пальцамивибрировала стена — уйти от песни драконов было трудно, в унисон с ними пелитеперь и камни, и стены, и люди… Кусая губы до крови, я прошла всеми лестницаминаш Огрызок сверху донизу и рванула дверь, ведущую в подвалы.

Глубже и глубже, всамую древнюю часть представительства, оставшуюся нетронутой даже после того,как на поверхности здание почти снесли с лица земли. Подвалами практически непользовались, лишь Профессор разводил тут какие-то вкусные грибы, требующиеровной температуры и рыхлой земли. И выгодно продавал.

Здесь уже не былослышно драконов, и царила темнота, лишь теплился на стене крохотныйсветильник-ночничок, который оставлял Профессор, дабы не переломать себе вполной темноте руки-ноги.

Чтобыосвободиться, прогнать песню драконов, забыть её тоже, как забыла свою, ярухнула на земляной пол, вжалась в холодную влажную землю щекой, погрузила внеё растопыренные ладони, вцепилась в землю пальцами. Ничего, земля всёпринимает и всех нас примет рано или поздно… И даст покой… В этом покое небудет места золотому дракону…

И только когдасырая земля вобрала мою боль, горло отпустило, и я смогла разреветься.

Здесь меня и нашелвстревоженный Град, увидевший, что я куда-то ползу с перекошенным лицом,держась за стену.

— Тычего? — воскликнул он с ужасом, найдя меня на полу в подземелье.

— Чего-чего… —простонала я. — Живот болит.

Ну и очутилась вконечном итоге в кровати с грелкой на животе. На свежевыбитом тюфяке подсвежевыбитым одеялом.

А когда зажглисьна небе звёзды, встала, распахнула рамы и ушла через окно из представительства.

Пошла на Гору.

Под утровернулась, — раньше никак не получилось. Процесс соблазнения Янтарногоотнял достаточно времени. Главное было — убедить красавца-охранника, что это онменя соблазнил. С трудом, но ближе к рассвету он поверил.