— Сарай этотазартный, где твой друг крутился, сгорел до бревнышка, — рассказывал он,бессовестно уплетая нарезанную капусту. — А сегодня Гора издала указ,категорически запрещающий тараканьи бега, как развращающие народ.

— А Ряхавчера весь кулак о какую-то сволочь ободрал, — вспомнила я, отбирая у Льдатазик с капустой.

— Душа моя,откуда ты знаешь такие нехорошие слова? — всплеснул руками Профессор.

— Так Ряхасказал… — пожала плечами я.

— Не водись сним! — попросил Профессор. — Он тебя нехорошему научит, помяни моеслово!

Я не сталаговорить Профессору, что по моему глубокому мнению это я могу научить Ряхудесятку вещей, ну никак не попадающих под категорию «хорошее». Ведь он где своиуроки получал? На улице, да в гарнизоне… Что он может знать о жизни? А я, славаМедбрату, в пансионате обучалась.

— Я узнаю имяэтого нехорошего человека, — подмигнул мне Лёд, стягивая еще горстьнарезанной капусты. — Тогда и прикинем, что к чему.

— А тебе,душенька, надо вернуть платье госпожи прокурорши. Чтобы она неволновалась, — сказал Профессор, капая сургуч на конверт и ставя печатьпредставительства.

* * *

После обеда яупаковала платье прокурорши в коробку и побежала, конечно же, на пепелище. Надоже новости сначала узнать!

На щите у входа нарынок висел свежий указ. Народ роптал, но сдержанно.

В сторону пепелищаникто не смотрел.

Потому что тамгордый и независимый Ряха меланхолично разгребал дымящиеся угли, оставшиеся отсарая.

— Ты что, сума сошел? — с любопытством спросила я, подходя к нему.

— Угу… —односложно ответил Ряха, упрямо расчищая землю.

— Правда-правдасошел? — обрадовалась я.

— Из-за такойерунды? — наконец-то заговорил по-человечески Ряха. — Да ты знаешь,сколько раз меня спалить пытались?

— Сколько?

— Лучше неспрашивай. Принеси лопату, вон у стены стоит. Штыковую.

— Лопата-тотебе зачем? — забеспокоилась я. — Ой, прав был наш Профессор, научишьты меня плохому.

— Тебянаучишь… — не очень оценил шутку Ряха.

Пришлось нестилопату.

На расчищенномпятачке земли Ряха прикинул что-то, делая в воздухе странные движения руками ипосматривая на остатки стен, а потом начал копать.

И довольно скоровыкопал глиняный горшок, полный, запечатанный.

— Ну вот,теперь всё, — довольно сказал он. — Можно и стопочку пропустить заупокой души такого многообещающего дела. На корню загубили, гады.

— Этоденьги? — уточнила я.

— А что жещё? — насупился Ряха. — Конфеты? На тараканах заработал, чтобы Горепровалиться со своим указом! Но ничего, мы своё и другим способом возьмём…

— А что тебесестра пишет? — спросила я, словно невзначай.

— Не твоегоума дело, — отрезал нахмурившийся Ряха. — Про погоду, поняла?

Ну-ну… Про дожди,не иначе.

— А о кого тыкулак разбил?

— О когонадо, — опять не пожелал отвечать Ряха. — Двадцать Вторая, ты вродетакая маленькая, а вопросов в тебе помещается, как не знаю в ком. Помолчи, ага?Когда женщина молчит, её приятно слушать.

— Ты,главное, это моей сестре не скажи… — заметила я, глядя в небо. — Онаочень не любит, когда ей указывают, что делать. А ногти у нее острые…

— Учту, —завернул горшок в мешок Ряха. — Пошли, чего-нибудь перекусим. У меня отэтого дыма в горле першит. Лопаты вон там поставь, авось не сопрут.

Угли,действительно, тихонько, но упрямо тлели, над ними стелился сизый дымок. А еслиих поворошить, — то становились красными и по ним начинали бегать языкипламени.

Я прислонилалопаты к стене и подняла свою коробку.

Мы покинулипожарище и устроились за столиком одной из забегаловок.

От Ряхиных щедротя получила кулёк горячих жирных пончиков, сам он взял неизменную слёзку и кусокпечёного мяса.

— Рях, а этоточно тебя подожгли? — спросила я, дуя на горячий пончик. — Может,владельца сарая хотели наказать?

— ДвадцатьВторая, а кто ж владелец сарая, а? — поднял бровь Ряха. — Я и есть.

— Так ты жесолдат?! — изумилась я.

— Ну… —подтвердил Ряха, вгрызаясь в мясо.

— Вам женельзя?

— Можно, —мотнул он головой, отрывая жилистый кусок. — Мне всё можно. Ты ешь, знай,не болтай. Хочешь еще пончиков?

— Нет, мнеидти пора! — отказалась я. — Где теперь тебя искать? В гарнизоне?

— Нечего тебепо гарнизонам ходить… — пробурчал Ряха.

— Там меняплохому научат, — подхватила я обрадованно.

— Там тебеделать нечего, — твёрдо сказал Ряха. — Как новое место найду, запискутебе черкну. А сама меня не ищи.

— Ну иладно, — я подхватила коробку с бальным платьем прокурорши и покинулазабегаловку.

Ряха, держа пододной мышкой завернутый мешок, под другой — лопаты, отправился перепрятыватьсвой несгораемый капитал.

Когда он скрылся,на пепелище со всех сторон потянулись люди и начинали дружно копаться в углях,пытаясь тоже что-нибудь нарыть.

По данномуПрофессором адресу я дошла до уютного домика. В гостиной меня встретилпокойненько сидящий в кресле прокурор, до горла укутанный в прокуроршину (повиду) шаль.

Лицо прокурорабыло распухшим и ободранным и очень напоминало кулак Ряхи.

* * *

«Да, Отстойник —место маленькое, — думала я, спеша обратно в Огрызок. — Все крутятся,как могут».

Ряха тараканьибега завел, прокурор на них играл, своих скакунов выставлял. Не сам явно, ачерез подставных: не дома же он тараканов держал, ему бы госпожа прокурорша непозволила.

А Ряха своимиМолниями игру ему портил.

Молний украли.

Ряха выяснил, ктоэто — испортил прокурору физиономию. Прокурор обиделся и прикрыл указомтараканьи бега. И с виду оба такие милые люди…

А вот кто сжёгсарай?

— Льдина, яуже все знаю, — победно заявила я Льду, не успел он и рта раскрыть. —Прокурор, да?

— Нооткуда?! — завопил разочарованный Лёд.

— Платьегоспожи прокурорши виновато.

* * *

С Янтарным послеДня Весеннего Равноденствия мы стали сталкиваться довольно часто.

Но он по-прежнемусам на себя не походил и был какой-то замороженный.