— Однохорошо, что кот. Кошку бы нипочем не пустила, — заметила я, вырезаябокалом в тесте кружки.

— А чего так?

— А того.Будем потом по колено в котятах. Это тебе не соль, рынок сбыта найти сложно.

— А где жеженская солидарность? — развеселился Лёд.

— В борьбе затерриторию нет солидарности! — отрезала я.

Лёд допил молоко вкувшине, что осталось после кормления Копчёного.

Потом выгрузил изсумки две склянки тёмного стекла. Одна склянка была обвязана засаленнойтряпочкой красного цвета, другая — чёрного.

— А этотебе, — пододвинул он ко мне краснотряпочную посудину.

— С умасошёл?! — завопила я. — Не видишь, тесто тут?!

— А этотвоему… — пододвигая чёрную, Лёд замялся, подбирая слово.

— Оченьосторожно выбирай определение, — посоветовала я ему, берясь заскалку. — Хорошо подумай и аккуратненько так, аккуратненько…

— Короче,сама знаешь кому, — выкрутился Лёд.

Он откупорил обебутылочки и понюхал.

— Это ещё чтоза бурда? — спросила я с опаской.

— Красненькая— это приворотное зелье, — с удовольствием объяснил Лёд. — Для тебя.Чтобы ты, значит, в меня втрескалась.

— Льдина мояненаглядная, чего мне в тебя втрескиваться, когда я и так от тебя безума? — обрадовалась я.

— Как же,дождёшься от тебя, — вздохнул Лёд. — А чёрненькая, — это длятвоего, чтобы он от тебя отстал.

Он ещё раз понюхалобе бутылочки.

— Вот этим,что в красной, она мне, похоже, голову от перхоти мазала. А вот этим, что вчерной, мозоли на ногах размягчала. Ценнейшая вещь!

— Ну ираскололась? — спросила я, выкладывая пряники на противень.

— Нет, я покамосты навожу, видишь, изо всех сил пытаюсь тебя приворожить. Чтобы ты менялюбила и кормила лучше, чем других.

— Бабка-знахарка,она тоже не дура. Что мне теперь с Янтарным не встречаться из-за твоихмостов? — проворчала я. — Чтобы создать видимость, что зельедействует? Тогда точно кормить перестану. Я Ножу обещала, что буду вестинормальную половую жизнь, вот и веду.

— Да пустьпока не действует, очень хорошо, — стянул кусочек сырого теста и принялсявыковыривать из него жареные орешки Лёд. — Я буду покупать всё новые иновые порции снадобий и стану любимым (он руками оттопырил свои уши) лопоухимклиентом.

— Интересно, —спросила я, оглядывая бутылочку и не решаясь понюхать, — на практике-тооно работает? Неужели отворачивает на самом деле?

— А почемунет? — удивился Лёд. — Если уж оно мозоли размягчает, то в желудкеявно дыр наделает и тогда милому другу будет очень затруднительно резвиться подтвоим одеялом. Хе-хе…

— Уел,уел, — фыркнула я. — А которое от перхоти?

— Ну-у, тут яне знаю, — пожал Лёд плечами. — Может оно, наоборот, всё внутризалечивает, хорошо становится, и любить хочется?

— Ты подлейкому-нибудь на стороне, — посоветовала я. — Проверим.

— Я бы Граду,конечно, подлил, — невозмутимо сказал Лёд. — Да боюсь, вдруг он не втебя, а в меня влюбится.

— А почему втебя?

— Так в нёмобрезки моих ногтей, а не твоих.

— Пустьвлюбится… А ты не отвечай на его чувства, — хихикнула я.

— Это будетслишком жестоко, — вздохнул Лёд. — Придется меры принимать, а мнежаль его желудок отворотным зельем гробить.

— А оно непрокиснет? — спросила я, боясь прикоснуться к склянкам.

Из-за тряпочек,наверное, — уже больно они по-сиротски выглядели.

— А я вледник уберу.

— А никому неподольёшь по дороге? — нахмурилась я недоверчиво.

— Постараюсьудержаться, — хмыкнул Лёд, закупорив склянки. — Но за это семьгорячих пряников — мои.

— Четыре.

— Уговорила,пять.

Весна всехобманула.

День ВесеннегоРавноденствия был ясный и тёплый. Неделя после него — по-летнему жаркой.

А потом погодаиспортилась.

Сначала мы беды непочувствовали, но в горах выпал снег и запечатал перевалы. А подувший с вершинледяной ветер быстро прогнал хрупкое весеннее тепло.

На море разыгралсясильный шторм.

А зерно вОтстойнике было привозное. Запахло хлебным голодом.

Как всегда в такихслучаях, на Горе была создана особая Хлебная Коллегия, задачей которой стало —обеспечить контроль за продажей зерна и муки в Отстойнике, не допуская резкоговзлёта цен и серьезных спекуляций.

Всё это для того,чтобы край (а в первую очередь город) мог продержаться до подвоза зернакораблями или до открытия перевалов.

Зерно и муку былоразрешено продавать только на главном рынке, том, что у щита. Все булочныетеперь находились под строгим надзором: они обязаны были выпекать хлеб хорошегокачества и по неизменной цене: единственное, что могли булочники, находясь врамках жесткой экономии, это по согласованию с Хлебной Коллегией уменьшать весбулок.

Коллегия взяласьза дело решительно: с Горы на рынок спустилась целая процессия и там, нарыночной площади, под звуки труб глашатаи огласили запрет на вывоз хлеба изгорода.

Рядом с указом озапрещении тараканьих бегов на щит повесили и этот новый указ. На дорогахпоставили караулы, проверяющие все повозки.

А в городке СлужбаНадзора за Порядком стала заниматься любимым делом: устраивать обыски. Этоделалось с целью учесть всё имеющееся в Отстойнике зерно. И муку.

На случай, еслидело обернется совсем туго, Гора оставляла за собой право скупать(предусмотрительно учтенное при обысках) зерно и муку по фиксированным ценам инаправлять их в городские булочные.

Народнепатриотично пытался спрятать мешки с зерном куда подальше.

Первым делом,конечно, нагрянули к нам в Огрызок.

Но Профессор былстреляный гусь и в хлебные кризисы за свою жизнь попадал не раз. Как только погодаухудшилась, и стало известно, что мы отрезаны от всего мира, он укрылнеприкосновенный запас зерна, масла и сушёной рыбы в таинственных катакомбахпод резиденцией, где найти их не смог бы даже весь наличный состав СлужбыНадзора за Порядком столицы, прибудь он сюда. К нашему безумному интересу,после этого он наложил на подвал заклятье.

Вот это было вновинку.

Профессор нетолько применил магию, но ещё и в практических целях! Раскрыть заклинание оннаотрез отказался, как мы не пытались его уговорить