Сульт все еще бродил по побережью в изношенном пиджаке и вечно мокрых брюках. Ноги его скользили по камням у самой воды. Его не заботило, как он выглядит со стороны. Сульт кашлял, иногда в его глазах Анне чудился лихорадочный блеск. Он все чаще избегал ее в постели. Это было нечто новое, потому что до сих пор, за все время их долгого брака, он не покидал ее ни на одну ночь. Сульт как будто не мог насытиться Анной, и так оставалось вот уже несколько десятилетий.

И, возможно, именно из-за частого общения в постели слова до сих пор мало значили в жизни супругов. Но в то лето, когда между ними просочилось одиночество, Анна впервые почувствовала себя беззащитной и удивилась собственной уязвимости. Она представляла себя матросом, выброшенным на берег с потерпевшего крушение судна, и так же напряженно вглядывалась в горизонт. Однако корабли обходили стороной ее бухту, и даже солнце с некоторых пор больше не показывалось на небе.

Анна. Волосы, которые она завязывала в узел на затылке, заметно поредели. Плечи стали угловаты, тело странно вытянулось и огрубело. Она постоянно мерзла, и у нее болела спина. Она ждала четвертого ребенка.

Из головы у нее не шла девочка по имени Алиса, упокоившаяся в момент рождения. Анна оплакивала ее недолго. Тело ребенка, как показалось Анне, отсвечивало голубым. Девочка не имела видимых физических недостатков, однако оказалась нежизнеспособна. Они хоронили ее вместе с Сультом. Гроб был легким, как выдолбленная из коры лодка-плоскодонка. Оба родителя плакали, хотя не успели привыкнуть к девочке.

Что же пыталась им сказать эта малышка? Анна полагала, что любое существо призвано принести в мир какую-то весть и всю свою жизнь только и делает, что пытается найти наиболее приемлемую форму выражения. Но Алиса ничего не успела им сообщить, ее миссия осталась незавершенной. Впрочем, так бывает и с людьми, которые умирают в глубокой старости.

«Но об этом может быть известно только самому человеку», – подвела итог Анна.

Она не заметила, как по ту сторону пролива стихли удары топора. Они оставили в ее душе странное чувство ожидания – словно она задала вопрос и не получила ответа. «Какое необычное лето», – подумала Анна. Она удивленно озиралась, как путешественник, который сбился с курса и плохо представляет себе, где находится. Сульт еще не вернулся с утренней прогулки. Как долго он уже отсутствовал? Анне казалось, что несколько часов, хотя с момента его ухода прошло не более тридцати минут. Внизу мелькала фигура Оскара, пинавшего ногами прибрежные камни. Мальчик рос крупным и сильным. Даже он скучал этим летом.

Оскар так ни с кем и не подружился и не нашел себе занятия по душе. Соседские девочки, похоже, его не интересовали. А вот младшему в отличие от него есть чем заняться – плотничает, строит лодки, даже соорудил в лесу хижину. Иногда Абель рисует в ателье Сульта. Абель крутится возле отца, как собачонка, но Сульту этим летом не до мальчиков.

Анна заметила, что Абель напуган. «С чего бы это?» – удивилась она. Она попыталась привлечь его к себе, когда он заскочил домой напиться из ковша. А потом еще раз, когда пришла с бельем к стиральному мостику. (Горничная не справлялась больше с тяжелой работой, как ни старалась. Анна тоже, но кто-то же должен был это делать. Не очень-то приятно ходить в плохо прополощенном белье.)

Но оба раза Абель ускользал от нее. На мостике вырвался из ее рук и проскочил мимо. Анна обернулась. При виде младшего сына у нее заболело сердце. С Оскаром она вела себя иначе – старалась держать его на расстоянии. Оскар был напорист, груб – и душой, и телом. Другим она его не помнила.

Младший – полная ему противоположность. Анна понимала, с Абелем что-то не так. Внезапно ее осенило, и она застыла, округлив в изумлении глаза.

Конечно, все дело было в черном свете.

Анна мерзнет, но не уходит в дом. Там неуютно и сыро. К тому же она ненавидит запах плесени, которым обязательно пропитывается жилище, если пустует много лет. Анна наклоняется, чтобы подобрать упавшее вязанье. У нее кружится голова. До сих пор ее беременность протекала без малейшего недомогания. Анна хватается за край стола, чтобы сдержать подступившую к горлу тошноту. Ей приходит в голову, что она довольно стара для родов. Подобная мысль возникает у нее впервые.

Прошло всего несколько лет с тех пор, как умерла малышка. Анна видела во сне ее голубоватое тельце и просыпалась в слезах. Непонятно, как можно так оплакивать младенца, не успевшего толком войти в их жизнь. И все-таки Алиса пришла к ним, это они ее не приняли. Она стучалась напрасно. Анна мерзнет на скамейке. Сколько лет она грелась возле глухонемого. Но теперь он словно чего-то лишился или в нем что-то умерло.

А ведь раньше в его душе всегда горел огонь.

Это он делал кожу Сульта такой горячей, а взгляд живым и страстным. Анна часто спрашивала себя, откуда у Сульта столько энергии? Он умел радоваться без причины. Ей казалось, что внутри ее мужа полыхает костер, который не задует ни один ветер и не погасит дождь. И Анна привыкла доверять этому огню. Супруги жили дружно, однако их привычки не всегда встречали понимание во внешнем мире. В обществе Сульт порой бывал так эмоционален, что ставил людей в неловкое положение.

В Клубе художников, куда Анне хода не было, он пытался преодолеть окружающую его стену молчания с помощью мимики и жестов. В разговоре касался собеседников пальцами, брал их за руки, что смущало даже самых близких знакомых. Заметив это, он быстро замкнулся в себе. С тех пор Сульт часто возвращался из клуба немного навеселе. Пить – вот все, что ему оставалось. Коллеги охотно соглашались опрокинуть с ним бокал-другой. Как иначе было с ним общаться? Сульт был особенный. Он принадлежал к их кругу, оставаясь вне его.

Дома после собраний он рассказывал Анне обо всем, кроме этого. В лицах изображал самые веселые сцены, искусно представляя глупцов и самодовольных типов. Он касался Анны горячими кончиками пальцев, и она смеялась до слез. Иногда Сульт приносил домой вино или пару бутылок пива, чтобы продолжить пиршество в компании жены. Ничто не могло омрачить его веселья. Оба они понимали, что происходящее в клубе не имеет никакого значения.

Действительна только работа.

Вот что Сульт пытался донести до молодежи. Убедившись же окончательно, что его не слушают, он все чаще стал впадать в размышления о черном свете. Под конец это походило на одержимость.

Глухонемой работал не покладая рук. Даже в самый пасмурный из зимних дней, когда небо лежало над морем, как крышка, он изучал свет, делал заметки и зарисовки. Его отлучки в город раз от разу становились все продолжительнее. Сульт и раньше проводил много времени на свежем воздухе, но теперь он уходил с рассветом и возвращался лишь к вечеру, когда на улицах зажигали газовые фонари. Он бродил далеко за таможенной заставой, в скалах или вдоль берега. Похоже, ничего не ел, потому что закуска, которую Анна утром клала в его сумку, возвращалась к ней вечером нетронутой.

Но случалось, Сульт оставался в городе. Несколько раз его видели на Северном мосту: он наблюдал за тем, как река пенится в водоворотах. Сульт стоял там часами с непокрытой головой, не обращая внимания на дождь и снег и не отвечая на приветствия, за что Анна неоднократно его упрекала.