В те времена оба они плавали в море цифр, длинные ряды которых подлежали сложению или сверке. Стальное перо друга Оскара чуть слышно царапало бумагу, в то время как большой палец скользил по колонкам доходов-расходов. Время от времени Отто откладывал ручку и потягивался, чуть заметным движением поправляя белоснежные манжеты. Скрестив пальцы в замок на затылке, он рассказывал Оскару о своей невесте.

Они еще не объявляли о помолвке, но дело, по словам Отто, было решенное. Отец девушки возглавлял конкурирующий торговый дом – чрезвычайно выгодная партия. К тому же невеста недурна собой. Глаза Отто блестели, когда он грезил вслух о больших светских приемах, театральных премьерах и обедах в самых роскошных ресторанах. В полумраке кабинета ему чудились платья из искрящегося шелка, приглушенный смех, звон хрустальных бокалов.

А потом Отто снова склонялся над бухгалтерскими книгами.

Но Оскар слушал его рассеянно и все чаще ставил на страницах кляксы. Под доносившийся с улицы колокольчик конного трамвая он мечтал о своем. Проекты, рождавшиеся в его голове, были куда интереснее бухгалтерских книг.

Потому что в тот день в прибывшей партии товара оказался один поврежденный при перевозке тюк. Дефект был едва заметен, однако его оказалось достаточно, чтобы тюк не попал ни на одну из полок торгового зала. Сейчас он лежал на столе в одном из конторских помещений. Все утро Оскар прикидывал, как бы ему заполучить бракованный тюк, с тем чтобы продать его по оптовой цене в партии товара. Выручки должно было хватить на два-три вечера в пивном баре.

Однако пьянки его не привлекали. Оскар хотел заложить основу капитала, с которым мог бы проворачивать более крупные сделки. Юноша он был рисковый и расторопный, и аферы доставляли удовольствие сами по себе. Месяц в конторе показался Оскару самым длинным в его жизни. Почему он должен тратить жизнь на заполнение бланков и однообразные столбики цифр? Он вовсе не намерен работать бухгалтером. Жизнь течет мимо тоскливых окон его конторы.

Оскару мерещились женщины в ярких нарядах, с соблазнительно накрашенными губами. В свете уличных фонарей по камням мостовой громыхали кареты, а потом все звуки перекрывал пароходный гудок.

Он должен уехать.

Глядя, как пыхтит над расчетами бывший одноклассник, Оскар начинал его презирать. Его раздражала дисциплинированность Отто, его усердие, ухоженные ногти и блестящие черные волосы. «Парню никогда не стать настоящим дельцом, – думал Оскар. – Для этого ему недостает хватки». В противоположность Оскару Отто не был ни рисковым, ни изобретательным.

Оскар посмотрел на свой кулак и сжал авторучку так, что напряглись мышцы шеи и широкое, бледное лицо исказила гримаса. Светло-русые волосы падали на лоб. Длинные ноги Оскара не умещались под конторским столом, и он сидел скрючившись, как крупный зверь в не по размерам тесной клетке.

Сумерки бутылочного цвета придавали помещению сходство с морскими глубинами.

Остается только удивляться, как эти двое терпели друг друга.

Высунув кончик языка, Отто пыхтел над бумагами. Когда он тянулся к чернильнице, из рукава высовывалась белоснежная манжета. «Чтобы так усердствовать, нужно иметь в распоряжении гарантированный наследственный капитал», – думал, глядя на приятеля, Оскар. Внезапно руки Отто напомнили ему двух разморенных солнцем ленивых ящериц. Блестящий ноготь указательного пальца неторопливо скользил по колонке цифр. Отто не имел причин нервничать. Каждая итоговая сумма означала ни больше ни меньше прибавку к его личному капиталу.

И это удручало Оскара. Когда он опускал глаза к потертым рукавам своего пиджака, планы насчет поврежденного тюка ткани начинали казаться ему ребячеством. Отто работал и ни в чем не сомневался. А Оскар предавался мечтам, как и любой бедняк.

И вся его хватка и изобретательность держались только на этом – на осознании собственной ущербности. Теперь бледное тонкокостное лицо друга напоминало Оскару мерцающий в полумраке драгоценный камень. В сознании Оскара Отто был неотделим от родительских предприятий, связей, многомиллионных контрактов. Аура богатства окружала его, как серебряная оправа – алмаз. Из этого и проистекала и его медлительность, и беззаботность, и праздная задумчивость. И даже его невеста составляла часть игры, исход которой был давно предрешен и к участию в которой Оскара не допустили.

Оскар не имел причины стыдиться своей семьи, ее репутация никем не ставилась под сомнение. Однако денег явно недоставало, и единственно по этой причине Оскар оказался исключенным из мира, которому, как он считал, принадлежал по своей природе. Его законное право оказалось нарушенным, и от самого Оскара ничего не зависело.

Этот вывод не был для юноши открытием, однако сейчас он воспринял его как никогда болезненно. От гнева кровь бросилась Оскару в лицо. Он отложил перо и встал, пытаясь взять себя в руки.

Погруженный в бумаги, Отто не обращал на него внимания. Оскар подошел к окну и приложил лоб к холодному стеклу. Внизу, разогретый летним солнцем, темнел двор. Неподвижно дремал развесистый клен – день выдался не только жарким, но и безветренным. По другую сторону двора тянулись приземистые здания портняжных мастерских, где за длинными столами сидели портные. Обстановка там была оживленнее, чем в уставленных полками склепах торговых залов. Оскару, во всяком случае, нравилось там гораздо больше.

Портные и закройщики любили пошутить и рассказывали друг другу разные истории. В полумраке блестели иглы и ножницы. В воздухе висела пыль, смешанная с крупицами мела. Но в тот момент Оскар подумал, что и эти портные являются частью будущего имущества Отто. Они составляют долю его активов и тоже принадлежат ему.

Слово «доход» имеет неповторимый вкус. Оно жирное и сладкое. Оно словно набухает во рту, а потом растекается по всему телу. Но когда Оскар смотрит на Отто, он чувствует во рту горечь.

Отто похож на драгоценный камень. Он полагает, что Оскар навсегда останется мелким торгашом, лавочником – мальчиком на побегушках в деловом мире. Так оно и будет, если только Оскар не сумеет вовремя произвести рокировку и поменять местами некоторые фигуры на доске. Его появление в игровом зале должно стать для всех неожиданностью.

Итак, Оскар смотрел в высокое, пыльное окно. Он простоял так достаточно долго, чтобы его судьба успела решиться. И вместе с ней определилась участь множества других людей, включая меня, пишущую сейчас эти строки. И все мы были принуждены следовать решению Оскара, который раз и навсегда отказался быть мелким лавочником.

Примерно так все это должно было выглядеть.

У дедушки Оскара не было детей, и сейчас нет в живых никого, кто мог бы его помнить. Поэтому мне и не остается ничего другого, как положиться на собственную фантазию. Но я узнаю его в себе. Я хорошо понимаю дедушку Оскара в тот момент, когда кровь бросилась ему в лицо.

Но и в минуту горького прозрения дедушка Оскар не забывал о прибывшей утром партии товара, в которой был один испорченный тюк. Он подходил к нему несколько раз в течение дня, пытаясь оценить масштаб повреждения.