Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мужчины переглянулись.
— Черт, — Стромов потер виски. — Только этого не хватало. — Пройдя к столу, он залпом выпил стакан воды, потом произнес: — Думаю, ты прав. Сегодня утром, возле отеля, мне показалось, что я заметил вспышку в одном из окон.
— Вспышку?
— Да, но я решил, что это случайный солнечный зайчик.
— Или отблеск объектива фотокамеры, — подытожил Борис.
— Бред. Кто знал, что я буду там в семь утра? И кому вообще нужно следить за мной?
— А что, если не за тобой?
Кирилл непонимающе нахмурился:
— Что ты хочешь сказать?
Борис кивнул на стол, где лежала папка с фотографиями Анжелики:
— Возможно, слежка ведется за ней. Забыл, чья она дочь? Вряд ли папаша оставил ее без присмотра.
Стромов процедил сквозь зубы проклятье.
Об этом он не подумал, а ведь должен был!
— Значит, этот ублюдок знает или скоро узнает обо мне…
— И как ты думаешь поступить?
Упав в кресло, Кирилл поставил руки локтями на стол и опустил на них голову. Нужно было сосредоточиться, решить, что делать дальше, но, как назло, в голове не было ни одной связной мысли, кроме манящих губ Анжелики.
— Кир, — подойдя, Борис положил руку ему на плечо, — мне все это не нравится. Если Андрулеску узнает тебя…
Спина Стромова напряглась так, что под тонкой рубашкой показались стальные мышцы.
— Не узнает, — процедил он сквозь зубы.
— Почему ты так уверен?
— Когда мы с ним последний раз виделись, мне было десять лет. И он не слишком-то обращал внимание на мальчишку. Неужели ты думаешь, что он сможет меня узнать?
— Ты очень похож на отца…
Кирилл скрипнул зубами. Его руки, вцепившись в подлокотники кресла, побелели, на тыльной стороне кистей обозначились жилы.
«Похож на отца»…
Так говорили все, кто знал Захара Стромова — первого главу Химнесса. Все, кто видел его вместе с сыном. Кирилл до сих пор помнил всех этих людей, которые заискивали и лебезили перед его отцом. Помнил их лица и имена, ведь эти люди не раз приходили к ним в дом, чтобы получить поддержку главы.
Но ни один из них и пальцем не шевельнул, чтобы помочь, когда дом Стромовых превратился в пылающую могилу для его обитателей…
Кирилл помнил тот день до мельчайших подробностей. Помнил гудящее пламя, взметнувшееся в ночное небо. Оно было таким сильным, что освещало улицы на сотни метров вокруг.
Помнил, как от запредельных температур лопались стекла и трещали балки. Как едкий дым выедал легкие и глаза. Как он, десятилетний пацан, наглотавшись дыма и слез, пытался выбраться из горящего дома.
Помнил крики матери и сестер, потерявшихся в этом аду.
Помнил, как уже в коридоре, всего в паре метров от спасительного выхода, он поднял голову и увидел отца. Вряд ли он когда-нибудь забудет этот момент.
Прямо на глазах маленького Кирилла прогоревшая балка обрушилась вниз, буквально вбивая его отца в землю. Конец балки откинул и самого Кирилла назад. Удар был настолько силен, что мальчишка лишился сознания.
Когда он очнулся, все уже было кончено. Он лежал на дне моторной лодки, накрытый брезентом, а его горящее от ожогов лицо закрывали пропитанные мазью бинты.
Пожар и Химнесс остались далеко позади. Вокруг расстилались волны ночного океана. Рядом сидел смутно знакомый мужчина. Это был Павел Мещерский — главный генетик лаборатории. Он сказал, что вся семья Кира мертва, а его дом сгорел. В живых никого не осталось…
— Мой отец в прошлом, — раздался в тишине кабинета мертвый голос Кирилла. — Я видел его обугленный труп. И труп матери. И сестер. Я до сих пор слышу по ночам, как они кричат. — Развернувшись вместе с креслом, он поднял голову и в упор взглянул в побледневшее лицо друга. — Я знаю, что играю с огнем. И не стану тебя осуждать, если ты захочешь уехать.
Борис пару секунд вглядывался в его глаза, ища там что-то свое, потом усмехнулся:
— Ты меня плохо знаешь. К тому же, у меня свои счеты к Андрулеску. Я тоже хочу узнать, что случилось с моим отцом. Но что насчет девушки?
Лицо Кирилла превратилось в застывшую маску. В прищуренных глазах сверкнул холод.
— Забудь о ней.
— Я-то забуду. А вот ты сможешь? Она не просто случайная знакомая, ведь так?
— Это не имеет значения.
— Имеет. Кир, посмотри на меня.
Скрипнув зубами, Стромов вскинул на него предупреждающий взгляд. Но Борис продолжал, сознательно не обращая внимания на предупреждение. Этот вопрос нужно было решить здесь и сейчас, иначе потом будет поздно.
— С тобой что-то происходит. Стоило тебе с ней встретиться — и все, ты теперь сам не свой. Может, ты этого не замечаешь, но я-то вижу.
— Не выдумывай, — Кирилл отвернулся.
Его взгляд упал на семейный портрет, стоявший на полке среди книг в золотых обрезах. Обычная черно-белая фотография размером с половину альбомного листка. Такие часто делали в восьмидесятых.
Кирилл помнил, как отец пригласил фотографа, чтобы запечатлеть всю семью на память. Сколько ему самому тогда было лет? Пять или шесть…
Это была единственная фотография, которая не сгорела вместе с домом.
Единственная, на которой он мог видеть своих родных: серьезного, мужественного отца; улыбающуюся мать в белой блузке с камеей; трех старших сестер, которые смеялись и мутузили друг друга, стоя за спинами у сидящих родителей.
Единственная, где его лицо еще не было обезображено шрамом.
На ней он, шестилетний пацан, сидел на руках у отца. И сходства между отцом и сыном не заметил бы только слепой.
Это фото Кирилл берег, как зеницу ока. Оно всегда напоминало ему, ради чего он выжил и продолжает жить. Так вышло и в этот раз.
— Кого ты пытаешься обмануть? — голос Бориса коснулся сознания Кира, и его осуждающий тон стал последней каплей, прорвавшей плотину терпения. — Кир, Анжелика твоя пара…
Договорить он не успел.
Из горла Стромова вырвался бешеный рык, заставив Бориса заткнуться на полуслове. Под мощной хваткой затрещали подлокотники кресла, когда Кирилл приподнялся, опираясь на руки. В его глазах бушевала ненависть, такая темная, что в ней, казалось, потонули остатки разума.
— Я же сказал, — прорычал он, чувствуя, как внутренний Зверь пытается захватить власть над телом, — забудь ее имя! Не смей вспоминать о ней!
Отшвырнув тяжелое кресло, точно оно было сделано из картона, Стромов стремительным шагом пересек кабинет. Схватил с полки семейный портрет в черной траурной рамке и резко развернулся к Борису, который остался стоять у стола.