– Цыц, нехристи! Пойдёте со мной! – рявкнул на них Николай и пинками поднял их с земли. – А ну, быстро встали и пошли! Шаг влево, шаг вправо – приравнивается к попытке к бегству и признанию своей вины! Всё поняли?!

Воры отчаянно закивали в знак согласия. Обратный путь во дворец с двумя связанными, которые то и дело спотыкались и теряли портки, был ещё тот. Но где-то через пару часов они всё-таки дошли. Под конец сыскарь уже жалел, что опрометчиво отправился в путь пешком. Мог ведь попросить у Лефорта коня, но что теперь на своей голове волосы драть? Пригодятся!

Николай ещё издали услышал беспорядочную пальбу со стороны дворца да крик-шум и нескончаемую ругань. Забеспокоился – всё ли там в порядке у царя? Но когда подошёл к воротам, всё прояснилось. Оказывается, Пётр Алексеевич решил устроить Всепьянейшему Собору «военный смотр». Впереди «войска» верхом на свинье ехал князь-кесарь, он же – генералиссимус, он же – князь Фёдор Ромодановский. Свинью под специально сделанные уздцы, придерживали двое слуг Лефорта, а вслед за генералиссимусом маршировало неуверенной походкой временно рекрутированное «войско» – члены Всепьянейшего Собора. Государь стоял на верхней ступени лестницы и требовал от своих «воинов» держать строй, но это у них крайне плохо получалось. Ноги у них ходили плохо, а голова отчего-то соображала.

– Левой! Левой! Левой! – кричал на своё войско Пётр Алексеевич. – Не шататься мне, сучьи дети! Прямо идти, кому сказал! Не шататься! Я вас научу, как строем нужно ходить! Я из вас всю дурь напрочь повыбиваю! Будете у меня по нужде все строем по команде «левой» ходить!

Лефорт стоял подле царя и увлечённо громко бил в барабан, задавая марширующим темп. А Пётр Алексеевич время от времени в азарте палил из пистолей, которые ему тут же перезаряжал Меншиков. Свинья под князем-кесарем пугалась грохота выстрелов и с визгом бросалась подальше от этого балагана. Двое слуг никак не могли удержать здоровенного борова, и Ромодановский раз за разом слетал на землю, а растянувшись на ней, пьяно матерно ругался, требуя, чтобы его немедленно вновь посадили на «боевого коня». «Потешное войско» после падения князя-кесаря в замешательстве останавливалось, а слуги Лефорта тут же бросались ловить сбежавшую свинью. Когда её отлавливали, генералиссимуса торжественно усаживали обратно на неё верхом и всё начиналось сначала. «Солдаты» лихо, с упоением топали и кричали богохульные вирши, а предводитель «войска», мерно пошатываясь, гордо ехал впереди них. «Воины» наматывали круги по саду возле дворца, безжалостно вытаптывая заснеженные адмиральские цветочные клумбы. Хозяин дворца стоял на лестнице рядом с царём и с невозмутимым видом смотрел на всё это безобразие. Благо на земле ещё лежал снег и клумбы не сильно страдали от нашествия царёва воинства, да и садовник по весне, опять же, без дела не останется. Позади Петра Алексеевича столпились члены Всепьянейшего Собора, которые не удосужились чести быть «рекрутированными» в сиюминутное «потешное войско». Они восторженно кричали бравым солдатам «Аллилуйя!» и требовали немедленного начала баталий. Николай вместе с пойманными ворами так и застыли с раскрытыми от удивления ртами.

Пётр Алексеевич заметил застывшего в воротах сыскаря, бросил командовать своим «потешным войском» да так с заряженной пистолей в руках бегом сбежал с лестницы и широкими шагами направился к Николаю. Меншиков со второй пистолей бежал вслед за царём. И вот уже весь Всепьянейший Собор в полном составе двигался к сыскарю и татям. Весёлая компания бросила лежать на земле своего бравого генералиссимуса. Оставленный всеми, тот вновь не удержался верхом на «боевом скакуне», скатился с него и теперь взывал о помощи да грозно матерился, предавал всех «предателей» командующего анафеме и немедленным наказаниям, но на него никто не обращал ни малейшего внимания.

Тати, увидев несущегося на них огромного роста человека с пистолетом в руках, а следом за ним ещё и целую толпу непонятно одетых людей, так перепугались, что хотели броситься бежать прочь, но Николай столь грозно рявкнул на них, что те от обуявшей их паники пали на колени на землю и, не имея возможности из-за связанных рук креститься, лишь бились о неё лбом да причитали молитвы. Тати неистово просили Бога спасти их, грешных, от этого вселенского ужаса.

– Ну, поймал заговорщиков! – хищно поглядывая с двухметровой высоты на связанных ворогов да размахивая из стороны в сторону пистолей, крикнул царь.

Он немедля схватил попавшегося ему под руку долговязого мужика и начал трясти его как грушу да тыкать ему в разные места дулом пистоли.

– Сказывай, ирод, кто тебя надоумил царя жизни лишать?!

Петр Алексеевич в очередной раз взмахнул пистолей и тут, неожиданно, раздался оглушительный выстрел. Он прогремел прямо над ухом татя. Тот тут же побелел от страха, потерял сознание да и обмяк в огромных лапищах государя.

– Чего это он? – удивился царь, посмотрел на дымящийся ствол пистоли и разжал кулак.

Один тать с глухим стуком упал на землю, а государь уже метнулся к другому. Схватил того за шиворот, поднял над землёй, но его рубаха треснула, и второй тать тоже упал на землю, как раз рядом со своим подельником, и тут же подкатил глаза.

– В подвал их обоих и палача к ним, немедля! Пусть сейчас же пытает у них: кто зачинщики на моё убийство?!

Меншиков подошёл к царю и на ухо шепнул, что палач вдрызг пьян и сейчас без памяти валяется во дворце под столом, так что совершенно не может двигаться. Ромодановский же уснул в обнимку со свиньёй и тоже неподвижен.

– Пытать некому! – сделал вывод Меншиков.

– Тогда сам их по всей строгости допроси! – рявкнул на камердинера царь и повернулся к ловцу воров: – Вот, Алексашка, смотрите на моего сыскаря и учитесь, как нужно верно служить государю! Приказал – и тут же всё исполнено! Все вороги тут же налицо, все пойманы и доставлены во дворец!

Меншиков ревниво посмотрел на Николая. Но уже подбежали солдаты, схватили под руки ворогов и поволокли ко дворцу. Царский камердинер с пистолей в руке шёл следом за ними и хищно сверлил их спины взглядом. Пришёл его час показать государю своё умение и преданность. Пётр Алексеевич посмотрел им вслед, затем обернулся к Николаю, крепко обнял его да трижды поцеловал. Тот хотел что-то возразить, но царь нетерпеливо перебил его:

– Потом всё мне обстоятельно расскажешь! А теперь – все во дворец, и пить: за моё здоровье и за здоровье моего лучшего сыскаря!

Собравшиеся члены Всепьянейшего Собора вновь закричали «Аллилуйя!» и «Многие лета государю!» – и толпа направилась обратно во дворец. Пётр Алексеевич шёл впереди всех в окружении своей свиты, и Николаю уже было никак не подобраться к нему. Шум, крики! Сыскарь растерянно смотрел вслед уходящему царю и думал про найденный им окоченевший труп солдата Афанасия на берегу реки.

Подошли его друзья, вслед за ними и Марфа. Она восторженно глядела на своего мужа-героя. Алексей Никифорович и Андрей Яковлевич одобрительно похлопали Николая по плечу, а тот лишь тихо шептал:

– Это не они!

– Кто – «не они»? – непонимающе спросил тесть.