Дальше находится открытый танцпол, и я вливаюсь в весёлую толпу, кружусь и плавно двигаюсь, закрыв глаза. Вечер действительно волшебный, и хочется продлить ощущение головокружительной беспечности.

Какой-то парень, подмигнув меня, увлекает за собой в нечто, напоминающее хоровод. Кружимся, весело смеясь прямо в небо, и за пятнадцать минут я перетанцовываю, наверное, со всеми, кто под руку подворачивается. И нет в этом никакой пошлости или жалких попыток выкинуть бывшего из головы, забыться в чужих объятиях. Есть лишь шальная радость, разделённая на всех. Я впервые за истекшую неделю действительно рада просто жить, и нахожу тысячу поводов улыбаться.

Когда гудящие ноги молят о пощаде, я снимаю обувь и, подхватив туфли, ухожу вдаль по шелковистому газону. Чувство свободы пьянит, пусть в ней отчётливо чувствуется растерянность и затаённая горечь.

Если пройти прямо до небольшого прудика, можно покормить невероятно грациозных чёрных лебедей. Бросаю на землю туфли, беру из рук смотрителя крошечную чашку со специальным кормом, щедро кормлю птиц. Засматриваюсь на них, не замечая стремительного полёта времени. Вокруг тихо и удивительно безлюдно: благородные птички мало кого волнуют, а я могу смотреть на них часами.

– Здравствуйте, Дмитрий Николаевич, – смотритель кивает и молча покидает свой пост.

Мы остаёмся только вдвоём. Удивительная интимность на краю чужого веселья.

– Долг вынуждает спросить, как тебе праздник, – раздаётся низкий голос за спиной, и я вдруг понимаю, что начинаю привыкать к Поклонскому.

– Только из-за долга спрашиваешь? – не оборачиваюсь, потому что не могу отвести взгляда от скользящих по водной глади лебедей.

– А ты бы хотела, чтобы у меня были другие причины интересоваться? – в голосе сквозит усмешка, но не колючая, добрая и мягкая.

– Вовсе нет, – дёргаю плечом. – Ты следил, как я танцевала?

– Смотрел, конечно. Разве я мог упустить шанс посмотреть на тебя, когда ты так весело улыбаешься и так громко смеёшься?

Спину обжигает теплом – Поклонский близко. Слишком жарко рядом с ним, он как печка раскалённая. И тише становится, и ничего, кроме редких всплесков тёмной воды не слышно.

– Знаешь, так забавно получилось, – говорю, глядя куда-то в небо. – Я замуж хотела, медовый месяц красивый, детей. Троих обязательно! Мальчиков. А вместо этого стою у пруда и кормлю птиц. Напиться не получается, забыть не выходит, как бы я себя не уговаривала.

– Ты любишь его?

– Я люблю свои воспоминания, какие-то глупые мелочи. Но в тот вечер, когда Лёня… в общем, в тот вечер я поняла, что совсем не знаю его. Это какой-то чужой не самый умный мужчина, ещё и жестокий. Спасибо…

– За что? – Дмитрий снова накидывает мне на плечи свой пиджак, и я благодарно кутаюсь в него.

– За то, что пришёл тогда. Что вернулся. Иначе… а ещё за то, что укрыл меня и ключи на столике в прихожей оставил.

– У меня не было цели врываться в твою квартиру, но я вернулся, не смог уехать, зная твою ситуацию. Захотел всё проверить.

– Проконтролировать? – улыбаюсь.

– Да, – и вдруг просит: – Посмотри на меня.

Поклонский не пытается меня коснуться и молча ждёт моего решения.

Я всего лишь голову поворачиваю, а колкий тёмный взгляд притягивает и не даёт пошевелиться.

– Всё у тебя ещё будет, – будто бы обещает. – И муж, и дети. Трое или пятеро, а может быть, один. Собака или кот, карьера или семья. Если сама этого захочешь, всё у тебя получится.

Его слова меня внезапно трогают. Отворачиваюсь, чтобы не заметил закипающие на веках слёзы.

– Почему ты разводишься?

– Потому что, – отвечает нехотя. – Варя, не придумывай себе лишнего, я ухожу от жены не потому, что у меня кризис среднего возраста, тянет на молодых или я просто кобель проклятый. И не потому, что она постарела. Всё сложнее.

– Об этом все говорят, языкам чешут, я слышала, как шептались… и в интернете уже пишут, статья попалась.

Я снова оборачиваюсь к Поклонскому, но теперь уже всем корпусом. В глаза его заглядываю, пытаюсь понять, что он чувствует сейчас, но Дмитрий не выглядит удивлённым.

– Я знал, что так будет. Был готов. Тебе неприятно, что обо мне слухи распускают? – склоняет голову, глядя на меня из-под смоляных ресниц.

– Ты… – губы облизываю, подбирая слова, – мне ты кажешься хорошим человеком. Всегда неприятно, когда о хороших людях плохо говорят.

На его лице мелькает удивление, граничащее с шоком.

– Какая ты странная девушка, – замечает тихо и одним шагом уничтожает расстояние между нами. Мне некуда деваться: за спиной пруд, впереди Поклонский.

Он касается пальцами моего подбородка, гладит кожу, но не даёт шанса возмутиться: убирает руку быстрее, чем скажу хоть слово.

– Как он мог тебе изменять? Я не понимаю…

Жмурюсь, комок в горле пытаюсь сглотнуть.

– Наверное, Рыжая в чём-то лучше меня.

Поклонский выпускает воздух через сжатые зубы и, приблизившись к уху, говорит злым шёпотом:

– Настя точно ничем тебя не лучше, – тихий голос похож на рык. – Прекращай этот бред нести, меня он злит. Никогда не думай так о себе. Не придумывай себе недостатков и не сравнивай себя с той, которую совершенно не знаешь.

Я распахиваю глаза в тот момент, когда Поклонский кладёт руку мне на талию, удерживая на грани падения в пруд. Мягко притягивает к себе и смазывает мою помаду горячими губами.

Её губы мягкие, нежные. С лёгким привкусом помады, которую никак не удаётся слизать. Стойкая, зараза.

Туман в голове клубится, и я позволяю себе ненадолго расслабиться и забрать из этого момента всё, что смогу унести.

Варя замирает, но её замешательство длится жалкие секунды: приоткрывает губы и впускает мой язык. Позволяет себя целовать, и я жадно атакую её рот, беру приступом. Не могу насытиться – мне мало этой мизерной дозы блаженства.

Моя рука лежит на её пояснице. Я надавливаю сильнее, притягиваю к себе дрожащее, идеальное в каждом изгибе, тело. Устал от расстояний – от них слишком много проблем и дурных снов.

Варя отвечает на поцелуй через несколько бесконечных мгновений, когда казалось, что оттолкнёт, ударит. Если бы сделала так, я бы ушёл. Оставил её навсегда. Но Варя жмётся ко мне, положив руки на плечи, робко гладит, цепляется за рубашку. Мой пиджак падает на землю, шелестит у ног. Не глядя, откидываю его в сторону – мешает. Судя по всплеску воды и хлопкам крыльев испуганных лебедей, он пикирует прямо в пруд.

Наш поцелуй с каждым мгновением глубже, а жадные руки переплетаются, исследуют, гладят и касаются. Я кладу ладони на её лицо и возвращаю себе контроль над ситуацией.