Для Найта все это было невыносимым. Книги стали его самыми близкими и доверенными собеседниками. В свободные от ограблений дни, когда ему ничто не мешало, он погружался в чтение, полностью растворяясь в нем.

Выбор литературы в домах был небогат, и в основном она была довольно-таки низкопробной. Найт же предпочитал Шекспира – в особенности «Юлия Цезаря», эту летопись горя и насилия. «Лучшая компания – одиночество», – писал Бард в «Двенадцатой ночи». Найту также нравилась поэзия Эмили Дикинсон, он чувствовал с нею духовное родство. Последние семнадцать лет жизни Дикинсон не покидала свой дом в Массачусетсе и разговаривала с посетителями сквозь приоткрытую дверь. «Молчание, – писала она, – иногда способно сказать все».

Найт хотел бы украсть больше книг поэтессы Эдны Сент-Винсент Миллей, его землячки из Мэна, родившейся в деревне Роклэнд в 1892 году. Он цитировал ее лучшие строки: «Моя свеча горит с обоих концов. Она не продержится эту ночь» – и прибавлял: «Я пытался пользоваться свечами в лагере. Они не стоят того, чтобы их воровать».

Если бы его попросили назвать любимую книгу, он бы сказал, что это «Восход и падение Третьего рейха» Уильяма Ширера. «Она сжатая и читается, как роман». Он забирал все книги по военной истории, что находил, и в последние несколько лет своего затворничества проявлял особый интерес к войнам в Конго и геноциду в Руанде – темам, достаточно ужасным для того, чтобы захотеть спрятаться в лесу и никогда больше из него не выходить.

Он как-то прихватил экземпляр «Улисса», но тот, возможно, был единственной книгой, которую Найт не смог дочитать. «В чем там вообще смысл? Я так подозреваю, что Джойс просто пошутил. Он держал рот на замке, а люди вычитывали в ней то, чего он отродясь не писал. Псевдоинтеллектуалы очень любят походя обронить, что «Улисс» – де их любимое произведение. У меня мозг взорвется, если я ее дочитаю».

Нелюбовь Найта к Торо была безграничной – «у него не было глубокого понимания природы». Но Ральфа Уолдо Эмерсона отшельник считал вполне приемлемым. «Людей стоит принимать лишь в малых дозах, – писал Эмерсон. – Ничто не способно дать вам покой, кроме вас самих». Когда Найт прочел «Дао дэ цзин», то почувствовал глубокую внутреннюю связь с этим произведением. Он часто цитировал его: «Хорошая походка не оставляет следов».

Роберт Фрост был одобрен без вопросов. А по поводу Джона Гришэма Найт высказался, что бумага, на которой печатают его романы, хорошо идет в качестве туалетной. Он говорил также, что не любит Джека Керуака, но это было не совсем правдой. «Я не его самого не люблю, а его поклонников», – объяснял Крис. «Та же история с Джоном Ленноном, – говорил он, перескакивая с литературы на музыку, но продолжая жаловаться на фанатов. – Поколение беби-бумеров сделало из него идола. Они его переоценили. Я не могу любить Джона Леннона из-за его фанатов. Это, как бы, типа печально». Иногда Найт разговаривал как школьник, и в этот момент выглядел довольно странно. Его навыки общения застряли где-то на уровне последних классов средней школы, впрочем, они и тогда были не очень продвинутыми.

Найт выносил из домов портативные радиоприемники и ежедневно слушал передачи. Они для него были почти что голосами с другой планеты. Некоторое время он даже любил это занятие. Крис упоминал, что слушал Раша Лимбо: «Я не говорю, что он мне нравился. Я говорю, что слушал его». Собственные политические взгляды Найта были «консервативными, но не республиканскими».

Потом он подсел на классическую музыку: Брамс и Чайковский – да, Бах – нет. «Бах слишком безупречен». Он обожал «Пиковую даму» Чайковского. Но его настоящей страстью был классический рок: The Who, AC/DC, Judas Priest, Led Zeppelin, Deep Purple, и больше всех – Lynyrd Skynyrd. «Их песни будут играть и через тысячу лет», – говорил он.

Однажды он унес черно-белый телевизор Panasonic с 5-дюймовым экраном. Вот зачем ему постоянно были нужны лодочные и автомобильные аккумуляторы – чтобы заряжать этот телевизор. Найт разбирался в электрических цепях – он мастерски соединял батареи вместе, последовательно и параллельно. Еще он обзавелся антенной и спрятал ее в кронах деревьев.

Он говорил, что большинство программ «созданы для либеральных беби-бумеров с дипломами колледжей», но все же ему нравилась одна передача – документальный фильм о Гражданской войне в США, снятый Кеном Бернсом. «Я до сих пор помню письмо Салливана Баллу к жене. Оно заставило меня прослезиться». Баллу, майор союзнической армии, написал своей жене Саре 14 июля 1861 года и был убит в сражении прежде, чем письмо было доставлено. В нем говорилось о «безграничной любви» к детям и о том, что к жене его сердце «привязано столь сильными узами, которые никакая сила не сможет разорвать». Над таким проявлением человеческой близости Найт плакал, но сам даже и не думал искать подобное.

Найт был в курсе мировых новостей и политики, но почти никак на это не реагировал. Все это казалось очень далеко. После 11 сентября 2001 года он перестал смотреть ТВ. «Автомобильные аккумуляторы – тяжелые, и их неудобно таскать в любом случае», – сказал он. Те, что у него были, он использовал в качестве грузов для полотна из полиэтиленовых мешков, заменявшего ему крышу. Найт переключился на радио. «Театр ума» – так он называл его.

«У меня есть чувство юмора, – говорил Крис. – Я просто не люблю шутки. Фрейд говорил, что шутка – это проявление тайной враждебности». Его любимыми комиками были братья Маркс и Джордж Карлины. Последним фильмом, на который он ходил в кино, был «Охотники за привидениями» 1984 года.

Он никогда не слушал спортивные передачи – любой спорт был ему скучен. Новости в основном были те, что передавала местная радиостанция в начале каждого часа. Иногда он ловил франкоязычные передачи из Квебека. Найт не говорил по-французски, но хорошо понимал язык.

Ему нравились ручные приставки для видеоигр. У него было правило: красть те из них, что уже совсем устарели и вот-вот полетят в мусорную корзину. Он не хотел отнимать у ребенка новую игрушку. В любом случае через пару лет она оказалась бы у него. Ему нравились Покемоны, Тетрис и Диг Даг. «Люблю игры, где нужно думать и составлять стратегию. Никаких стрелялок и бродилок. Не люблю бездумные повторяющиеся действия». Электронные судоку шли на ура, так же как и кроссворды в журналах, однако он ни разу не забрал колоду карт или шахматную доску – «слишком двухмерная и ограниченная игра».

Найту никогда не приходило в голову заняться искусством: «Не такой я человек» – или провести ночь вне лагеря: «Я не путешествую. Вместо этого я читаю». Он ни разу не заглянул на знаменитое мэнское побережье. И настаивал на том, что никогда не разговаривал сам с собой: «Что, как нормальный отшельник, да? Нет, не было такого».

Крис не вел дневник. Он бы в жизни никому не позволил узнать его сокровенные мысли, а потому не рисковал их записывать. «Я заберу их с собой в могилу. Да и в любом случае, не все ли дневники врут? В них либо слишком много правды, скрывающей большую ложь, либо слишком много лжи, прячущей единственную правдивую мысль».

Ядовитость Найта порой впечатляла. Хотя под полом в его укрытии было зарыто множество номеров National Geographic, он очень критично отзывался об этом издании. «Мне даже не нравилось их красть, – признался он. – Я их просматривал, только если уж совсем больше нечего было. Единственное, на что они годятся – закапывать их в глину. Эта глянцевая бумага долго держится».