Жгут чуть прищурил холодные, блекло-голубые глаза.

— Зачем же тогда занимаешься? — спросил он.

Настя пожал плечами:

— Не знаю. Просто нравится. А может, привыкла.

— Значит, спорт здесь ни при чем, — задумчиво проговорил Владимир Иванович. Он потер пальцами колючую щеку, посмотрел на Валю и добавил так же задумчиво: — Потенциал остался неопределенным.

— Ничего, — успокоила его Валя. — Платон Багратович определит.

У Насти неприятно засосало под ложечкой.

— Послушайте, — заговорила она, — а может, вы сами как-нибудь справитесь? Судя по всему, ваш шеф — очень занятой человек. Зачем тревожить его понапрасну?

Валя посмотрела на Настю своими небесно-голубыми глазами, улыбнулась и вежливо объяснила:

— Мы должны выявить ваш дар, чтобы раскрыть его. А раскрыть в человеке его дар, особенно такой свернутый, как у вас, сложнее, чем диагностировать язву желудка по фотографии в паспорте.

2

Кабинет Платона Багратовича Хамдаева был просторным и светлым. Посередине располагался замысловатой формы широкий стол, а вокруг него — несколько небольших кожаных кресел.

Сам Платон Багратович Хамдаев стоял спиной к окну, засунув руки в карманы. Одет он был в белый кашемировый свитер и темные брюки. Седые волосы коротко острижены, а лицо — гладко выбритое, загорелое — похоже на лицо отставного военного или врача. Азиатское происхождение в нем выдавали лишь глаза — темные и чуть раскосые.

Платон Багратович пристально смотрел на долговязого человека, сидящего в кресле. Тот был очень худ, скверно одет, а в иссиня-черных волосах у него серебрилась седая прядь.

— Как ты себя чувствуешь, Мигель? — спросил Платон Багратович по-испански.

— Нормально, — сипловатым голосом ответил долговязый. — Ты же знаешь, на мне все зарастает, как на собаке.

Хамдаев еще внимательнее вгляделся в худое, смуглое лицо своего гостя.

— Ты больше сорока лет не покидал Вальдемосский монастырь, — негромко проговорил он после паузы. — За исключением того случая — пятнадцать лет назад. Да и тогда ты не вышел дальше ближайшей деревни. За это время мир здорово изменился. Да и ты не помолодел.

Мигель сдвинул черные брови:

— Я медленно старею, Платон, ты же знаешь. Мой биологический возраст отличается от реального, — в его прищуренных глазах промелькнула ирония. — Когда мы виделись в прошлый раз, ты был почти подростком. А теперь мы с тобой ровесники.

— Ну, не такие уж и ровесники, — нахмурившись, возразил Платон Багратович.

Было видно, что разговор о возрасте ему не очень-то по душе (как и многим мужчинам, недавно разменявшим пятый десяток).

— Значит, Кулон Чивера был украден из хранилища на Майорке почти месяц назад, — подвел черту Платон. — Напрашивается вопрос: почему вы сообщили мне об этом только сегодня?

— Падре Стациавелли опасался навлечь на себя гнев Центрального Бюро. Он даже в СЕСИД[1]не сообщил. Думал, что мы сможем сами расследовать это дело и вернуть кулон в монастырь.

— Вернули?

— Как видишь, нет. Я шел по следу похитителей, и след этот привел в Советский Союз…

— В Россию, — поправил Платон Багратович. — Советского Союза уже давно нет.

— Прости, я забыл, — извиняющимся тоном сказал испанец. — Я отследил кулон до магазинчика «Лавка древностей», который находится на Тверском бульваре. Наведался в лавку, но опоздал. Хозяин сообщил, что вещицу у него уже купили. Я вышел на след покупательницы, но снова опоздал. Птицын и Литовцева убили ее и завладели кулоном.

Платон некоторое время обдумывал его слова, затем открыл ящик стола, достал белую пластиковую карточку с электронной полоской и протянул Мигелю.

— Это пропуск в частную гостиницу, которой владеют наши люди. Адрес указан на обороте. Отдохни один день, приведи себя в порядок. Выспись, наконец. А за кулон не беспокойся. Он нашелся. Сейчас он в надежном месте.

Брови Мигеля удивленно взлетели, лицо просветлело.

— Ты уверен? — недоверчиво спросил он.

— Да. Я передам его тебе после согласования с Центральным Бюро. Но, возможно, они решат сменить хранилище. — Платон Багратович развел руками. — Тогда уж не обессудь.

Мигель на секунду нахмурился, но потом вздохнул и сказал:

— Да. Это будет справедливо. Прости, что не рассказал тебе обо всем раньше.

Платон Багратович хмыкнул:

— Проехали.

Мигель поднялся с кресла.

— Hasta luego[2], — сказал он с легким старомодным поклоном.

— Nos vemos al rato[3], — отозвался Платон Багратович и тоже слегка склонил голову.

Мигель повернулся и вышел из кабинета. Когда дверь за ним закрылась, Платон Багратович с досадой проговорил:

— Ну, испанцы, ну, разгильдяи! А еще Европа.

Он откинулся на спинку стула и напряженно сдвинул брови. Задумался о кулоне, о Келлере, вспомнил тот роковой день у московских баррикад, после которого жизнь его изменилась раз и навсегда, — и тяжело вздохнул. Двадцать лет назад он и представить себе не мог, что привычный реальный мир имеет столь страшную и неправдоподобную изнанку. И как хорошо, что нормальные люди не видят и не знают всего этого!

Платон Багратович посмотрел на фотографию в рамке, стоящую у него на столе. Юная девушка, весело глядя на Платона Багратовича, улыбалась счастливой улыбкой, ветер развевал ее длинные рыжие волосы.

Платон Багратович протянул руку к фотографии, нежно провел кончиками пальцев по лицу девушки и пробормотал:

— Ника…

3

— Далеко еще? — спросила Настя.

Жгут качнул головой:

— Нет. Здесь рядом.

Он остановился посреди коридора и полез в карман за своим портсигаром.

— А кто такой этот шеф? — спросила Настя, глядя, как Владимир Иванович вынимает из портсигара леденец.

— Начальник Московского Бюро.

— И что в нем такого особенного?

— Кроме того, что он гений, ничего. Я знал много хороших контролеров, дочка. И всему, что они умели, они научились у Платона. Благодаря ему мы можем противостоять эксам.

Сунув леденец в рот, Жгут убрал портсигар в карман плаща.

— Может, не будем его тревожить? — осторожно сказала Настя. — У него наверняка много дел.