Земельный кадастр Жолквы указывает, что семья Лаутерпахт жила на участке 488 в доме 158. Это, как выяснилось, восточный конец той же восточно-западной улицы, где жила некогда моя бабушка Малка Бухгольц (Флашнер), но противоположный ее конец.

Людмила, дружелюбный и сведущий местный историк, указала точное место, ныне покрытое асфальтом, на восточной окраине города, на дороге, по которой я приехал из Львова.

– Хорошее место для памятника, – заметила она, и мы оба подумали, что когда-нибудь памятник будет. Это место находится невдалеке от Старого кладбища (Alter Friedhof) и старой деревянной церкви Святой Троицы, куда Людмила меня сводила. Крытый обветшавшей коричневой черепицей храм внутри уютно пах деревом и ладаном. Замечательный алтарь, теплые краски икон – синие, красные, золотые, – ощущение безопасности, убежища, не изменившегося за сотню лет. Точно напротив жил дядя Лаутерпахта Давид, сказала Людмила, но этого дома давно нет. Она предложила посетить другой дом, поблизости. Решительно постучала в дверь, и нам открыл владелец – кругленький, жизнерадостный, с широкой улыбкой на лице. Входите, сказал он и повел нас в парадную спальню с видом на деревянную церковь. Опустившись на колени между кроватью и стеной, он поднял несколько паркетин, и в полу открылось неправильной формы отверстие – только-только пролезть взрослому человеку. Там, в темноте, Клара Крамер и еще семнадцать евреев прятались почти два года. Среди них было и несколько родственников Лаутерпахта. Отсюда до места, где Герш Лаутерпахт родился, было рукой подать.

Родители Лаутерпахта вместе со всеми детьми покинули Жолкву в 1910 году{84}. В тринадцать лет, на шестьдесят втором году либерального правления императора Франца Иосифа, мальчик попал в Лемберг в надежде на лучшее образование. В тот самый год дерби в Эпсоме выиграл скакун Лемберг, принадлежавший англичанину Альфи Коксу{85}. Вроде бы с городом Лембергом его ничто не связывало.

Арон управлял лесопилкой на окраине города, а его сын поступил в гуманистическую гимназию. Мальчик уже тогда выделялся: начитанный, красноречивый, уверенный в себе, разбирающийся в политике и при этом наотрез отказавшийся от религиозного пути. Сверстники признавали в нем лидера – образованного, с сильной волей, категоричного, «с огромным интеллектом» и чуткой совестью. Социальное неравенство встречалось в Лемберге на каждом шагу, подпитываемое ксенофобией, национальной нетерпимостью, групповой идентичностью и групповыми конфликтами. Все это с ранних лет затрагивало и Герша.

В Жолкве Лаутерпахт уже насмотрелся на трения между общинами, на разделения – политические и религиозные, – которые проникали в каждый момент повседневной жизни. Лемберг предъявил ему более кровавую картину: этот город стоял на линии разлома национальных и имперских устремлений, в чем Герш вскоре убедился. Но все-таки даже ортодоксальная еврейская семья Лаутерпахт, зажатая между римско-католической и православной цивилизациями, верила, что оказалась в метрополии, центре либеральной цивилизации, обители гениальных математиков и бесстрашных юристов, где в кафе собирались ученые, поэты и музыканты, в городе с новехонькой железной дорогой и великолепным зданием Оперы. В такое место не стыдно пригласить Буффало Билла{86} с его шоу Дикого Запада (и он действительно побывал там в 1905 году).

Город запахов и звуков. «Я слышу, как звенят колокола Львова, у каждого голос наособицу, – писал Юзеф Виттлин. – Я слышу плеск фонтанов на Рыночной площади, с которой весенний дождь смыл пыль». Юный Лаутерпахт мог заходить в те же – ныне давно исчезнувшие – кафе, что и Виттлин: в «Европейскую» на углу улиц Ягеллонская и Третьего мая, где «появление представительницы прекрасного пола было волнующей диковиной»; «Штуку» на верхнем этаже пассажа Андриолли, где «для создания атмосферы приглушали свет, когда длинноволосый скрипач Вассерман играл “Мечты” Шумана»{87}, и «Ренессанс» на углу Третьего мая и Костюшко – туда являлись официанты из других кафе, надев вызывающе яркие пиджаки и цветные галстуки, и коллеги вынуждены были им прислуживать.

Через три года после переезда Лаутерпахтов в Лемберг сюда пришла война. Герш находился в городе в сентябре 1914 года, когда Лемберг захватили русские. Императору Николаю доносили, что австрийцы разгромлены и «отступают в полном беспорядке»{88} – таков был итог сражения, в котором, по всей вероятности, погиб старший брат Леона Эмиль.

«Нью-Йорк таймс» писала о том, как российские «захватчики» проявляют «доброту», с уважением относятся к церквям и к «небольшим придорожным часовням»{89}. Таким образом, посреди кровавого хаоса войны Лемберг оставался мирным и деловитым, словно Лондон.

В июне 1915 года австро-венгерская армия с помощью немецких войск отбила город, что вызвало «всплеск безумной радости по всей Австрии и Германии»{90}. Через месяц Герша Лаутерпахта призвали в австрийскую армию, однако службу он в основном отбывал на лесопилке своего отца. Друг видел его там, «не замечающего» грохота механизмов и войны{91}, погруженного в книги. Лаутерпахт осваивал французский и английский и вел подробный дневник (унаследованный его сыном), куда записывал все прочитанные книги, охватывающие широкий спектр тем: война, экономика, религия, психология, Адам Смит «О природе богатства народов», трактат по марксизму и т. д. Отдыхал он, слушая музыку, особенно Баха и Бетховена, которые на всю жизнь останутся для него источником утешения. Говорили, что он обладает «феноменальным слухом и музыкальной памятью»{92}, но играл он в лучшем случае «Крейцерову сонату» двумя пальцами.

Когда настала пора выбирать университет, родители убедили Герша последовать по стопам старшего брата. Осенью 1915 года он записался на юридический факультет Лембергского университета.

В биографиях Лаутерпахта мало что говорится о его университетской поре – что он изучал, где жил, – поэтому я решил заглянуть в городской архив Львова. Поскольку я не знаю польского и украинского, пришлось обратиться к Игорю и Ивану, замечательным аспирантам того же факультета, где сто лет назад учился Лаутерпахт. (Диссертация Ивана о советской морской базе в Крыму, в Севастополе, оказалась на удивление своевременной, совпав с новым раундом территориальных приобретений России, который на этот раз вылился в незаконную оккупацию Крыма.) Иван указал мне след, который привел к лабиринтообразному зданию – Государственному архиву Львовской области.