— Конечно, больше! — воскликнул Лисецкий. — Но ведь там уже есть управляющий — Ефим.

— Ефим сделал свое дело, — вновь улыбнулся Либерман. — Кому он теперь нужен? Пусть уходит в совет директоров по решению акционеров, то есть нас с тобой. Дадим ему приличную зарплату, какую-нибудь надбавку и пусть ездит по курортам, лечит здоровье да устраивает личную жизнь, а то он какой-то неухоженный.

А в «Потенциал» мы заведем деньги от новых бизнесов. Это будет крупнейший банк на Урале!

Лисецкий допил вино и взбодрился.

— Не надо Ефиму надбавку, — решил он. — Зарплатой обойдется.

Вечером ореховская братва пригласила нас в баню с девочками отпраздновать победу. Я отказался от этого светского мероприятия и остался в номере, мне хотелось побыть одному и немного прийти в себя после бурных событий последних дней. Но отдохнуть не получилось: в одиннадцать зазвонил телефон.

— С вами хочет поговорить ваш товарищ, — сообщила гостиничная телефонистка.

— Какой товарищ? — сразу насторожился я. О месте моего пребывания не знал никто, кроме бандитов.

— Он не представился. Будете разговаривать?

— Соединяйте, — ответил я после короткого колебания.

В трубке послышалось загадочное шуршание, затем какие-то посторонние звуки.

— Алло, слушаю вас, — нетерпеливо проговорил я.

— Нашел меня, да? — спросил сдавленный голос.

Этот вопрос не показался мне ни умным, ни уместным.

— Можно узнать, с кем разговариваю?

— Не понял, да? Ладно, приезжай в «Эгоист», я там буду.

— Когда? — спросил я, но в трубке уже раздавались гудки.

Почему-то огромная часть моих знакомых пребывает в твердом убеждении, что им нет необходимости представляться по телефону — я обязан их узнавать и так. Возможно, я и обязан, но я все равно не узнаю. Однако среди всех лишь Пономарь изъяснялся такой невнятной скороговоркой, что вместо «не понял, да?» получалось «неполда». Я не имел ни малейшего представления о том, что делает Пономарь в Москве, как он меня отыскал и почему считает, что это я его нашел. Но об этом проще было спросить его самого. Выяснив у дежурной, где находится «Эгоист», я отправился туда на такси.

«Эгоист» оказался дорогим ночным клубом, недавно открывшимся в центре Москвы. Вход сиял огнями. Бывалая администраторша, прикрытая в отдельных местах лоскутками шелка, виляя бедрами, проводила меня в зал, где у шеста раздевалась недокормленная гражданка, а несколько ее товарок бродили по залу, всячески стараясь привлечь к себе внимание. Шансы у них были невысокими — заняты были лишь две ниши. В одной кучно сидела охрана Пономаря, хорошо знакомая мне по Уральску. В другой маячил сам Пономарь в белом костюме, его лысина блестела в свете прожекторов.

Пономарь был не один, рядом с ним я увидел Диану и сбился с шага. Диана кивнула мне довольно холодно, словно я в чем-то перед ней провинился.

— Где твоя охрана? — вместо приветствия задал мне странный вопрос Пономарь.

— Зачем тебе моя охрана?

— Нельзя без охраны, опасно!

— Боишься, что стриптизерши нападут?

— Стриптизершу тоже подослать могут. Сыпанет незаметно яду в стакан — и нет человека.

— Тогда лучше по ночным клубам не ходить.

— А я что говорю! — подхватил Пономарь, словно наконец-то нашел единомышленника. — Дианке, видишь, в номере скучно сидеть!..

Я украдкой бросил взгляд на Диану. Отодвинувшись от нас, она хмуро курила и, похоже, здесь ей было не намного веселее, чем в номере.

— Тебя Витька прислал? — задал очередной нетерпеливый вопрос Пономарь.

— Вообще-то ты сам мне позвонил, — напомнил я. — Что касается Виктора, то вряд ли он догадывается...

— Не хочешь говорить — не надо! — перебил Пономарь. — Я и так знаю. — Он схватил свой бокал, но обнаружил, что тот пуст, и позвал полуодетую официантку.

— Повтори, — велел он. — Ты что будешь пить?

— Минеральную воду.

— Диана, а ты?

— У меня еще есть, — не поворачиваясь к нам, она подняла свой бокал, наполовину полный.

— Ты ей шампанского принеси, — велел Пономарь официантке. — Бутылку. Только получше. Какое у вас самое дорогое?

— Может быть, тебе тоже пора на воду перейти? — негромко сказала Диана, но Пономарь только отмахнулся.

— Витька за мной охотится! — прошептал он мне на ухо. — Пацанов моих пытался купить!

Я обернулся на его парней, они таращились на сцену и что-то жевали, безопасность начальника их заботила в последнюю очередь. Подобных дуболомов у Виктора имелась целая армия, я не видел никакой надобности увеличивать ее за счет этих гвардейцев.

— Это они тебе сообщили? — уточнил я.

Но Пономарь пропустил мой вопрос без ответа.

— Он убить меня хочет! Взорвать, как Сырцова.

— Постой, — удивился я. — Не так давно ты мне доказывал, что Виктор не имеет отношения к покушению на Сырцова...

— Имеет — не имеет, какая разница?! Он ко мне имеет отношение! Пасет меня! Если на то пошло, Сырцова вообще мои пацаны взрывали...

Я оторопел.

— Какие пацаны? Эти?!

— Да не эти! Другие. Из спецназа ко мне пришли, подрывники, и один, и второй. Двое их. Дураки, кстати, оказались, еще хуже этих, никакого толку от них не было. Я как услышал, что Пашку рванули, сразу допер, чьих рук дело.

— Так они, что же, тайком от тебя это провернули?

— Ну да. Думали втихаря деньжат срубить.

— А зачем они на него покушались?

— Да за бабки! Им денег дали, они и повелись.

— Кто дал? Виктор?

— Не Витька... А может, и он... Не успел я их допросить, — с досадой прибавил он. — Свалили они сразу после этого, не нашли мы их, видать, из Уральска выломились, суки...

Последний раз я видел Пономаря в ту роковую ночь, когда убили Бабая. Тогда Пономарь был совершенно не в себе, Виктор, помнится, даже собирался показать его врачу. Но то, что творилось с ним сегодня, было еще хуже. В его речах не было ни связи, ни смыла, настроение его резко колебалось: от возбуждения к мгновенному упадку, он словно бредил наяву. Мучивший его страх и какой-то душевный излом усугублялись тяжелым многодневным запоем. Я вновь посмотрел на Диану. Лицо ее было все таким же замкнутым и отстраненным, но хрупкие тонкие руки на коленях непрерывно двигались. Она теребила кольца на пальцах, крутила их, стаскивала и вновь одевала. Этих колец я на ней раньше не видел, должно быть, это были подарки Пономаря, и она к ним еще не привыкла.

* * *

Пономарь вновь наклонился к моему уху.

— Мне нельзя в России оставаться, — уныло забубнил он. — Меня все ищут. Хотят замочить.